Larry Washburn / Getty Images

Сегодня, когда мы живем в эпоху фейсбучных лайков, что означает слово «нравится»? Что заставляет людей слушать на повторе одну песню и закрывать уши, услышав другую? И каким образом Netflix, Spotify и другим рекомендательным сервисам удается создавать впечатление, что подчас они знают наши вкусы лучше нас самих? Автор журнала The Atlantic Джули Бекc поговорила с психологом Томом Вандербильтом о том, как культура и человеческая природа влияют на наши предпочтения, о том, что наша способность анализировать окружающие вещи делает их более привлекательными, и о том, как все изменилось с появлением интернета. © 2016 The Atlantic Media Co., as first published in The Atlantic Magazine. All rights reserved. Distributed by Tribune Content Agency

Предпочтения людей определяются с помощью неоднозначного и трудноопределимого процесса, однако Том Вандербильт пытается разобраться в нем в своей новой книге «Вам также может понравиться» («You May Also Like»). Он рассматривает обширную коллекцию лайков и дислайков, из которых возникает «вкус», и то, как они появляются. Иногда люди просто предпочитают нечто уже хорошо знакомое. Иногда им нравится то, что нравится их друзьям. Иногда они делают вид, что им нравятся фильмы, которых они никогда не смотрели, или музыка, которую они на самом деле не слушают. Чаще всего они не могут сказать, почему им что-то нравится, они просто знают, что это так.

– Начну с очень общего вопроса. Зачем нам вообще должно что-то нравиться? Почему у людей как у биологического вида вообще развились предпочтения и приязни?

– Вкус – это просто способ фильтрации окружающего мира, приведения информации в порядок. Я люблю приводить в пример слова Майкла Поллана из его книги «Дилемма всеядного»: когда у людей есть возможность есть все, как принимается решение, что именно есть? Мне показалось, что сам по себе широкий выбор культурных «блюд» схож с этой проблемой. Мы все стоим перед этой новой дилеммой: теперь, когда вся когда-либо записанная музыка доступна у вас в телефоне в течение нескольких секунд, как понять, что нам нравится? Теперь, когда у меня есть доступ ко всему, как я решаю, что вообще начинать искать?

– Вы считаете, что еда стала первой вещью, по поводу которой у людей выработались предпочтения?

– Мне кажется, да, потому что мы говорим здесь о простом выживании. А потом, когда у вас появляется больше одного вида еды, вы встаете перед выбором. Брайан Вансинк из Корнелльского университета приводит статистику, согласно которой в современном развитом обществе мы каждый день принимаем около двухсот решений по поводу еды.

Мне кажется, в ранних сообществах люди приобщались к социальным механизмам в том числе через вопросы вкуса. Вкус – это всего лишь дополнительная форма социального обучения. Ты видел, как твой сосед что-то ест, ты видел, что он не умер, поэтому ты решил, что и тебе стоит попробовать эту вещь. По мере того как организация общества усложнялась, появлялись другие модели потребления, основанные на престиже. То есть теперь ты смотрел на человека и думал, что ему не только понравилась эта еда, но еще он самый важный человек в деревне, так что мне действительно стоит проверить, что он там ест. Теперь эти пристрастия были основаны не только на функциональности.

Нет никакой идеальной теории, объясняющей вкус каждого человека. Вкусы – это всегда сочетание внешних факторов, культуры и личности человека. И ни один из этих факторов нельзя назвать статичным или окончательным. Что во вкусах хорошо, так это то, что они меняются. Мы всегда можем переосмысливать их и немного переделывать себя в процессе.

– Иногда то, что нам нравится на словах, и то, что нравится на самом деле, не совпадает. Получается, что мы обманываем себя? Если говорить конкретно, я думала про Netflix: в своей книге вы упомянули, что люди никогда не смотрят иностранные фильмы, которые, по их словам, собираются посмотреть.

– Я думаю, что многие люди всегда стремятся стать лучше и используют для этого самые разнообразные способы. Точно так же, как вы хотите есть еду, которая, по вашему мнению, полезна для вас, вы хотите и потреблять культурные ценности, которые, по вашему мнению, полезны для вашего развития. Зависит, конечно, от того, кто вы есть вообще.

Я хочу немного поговорить об идее стыдных удовольствий (guilty pleasures) – это все очень интересно и непросто. Я считаю, что эта концепция появилась и была использована в качестве некой дубины, чтобы попытаться урегулировать поведение людей, повлиять на них и обуздать их. Например, когда только появились художественные романы, ходили намеки, что романы – это предосудительное удовольствие, которое получают в основном женщины. Мне действительно кажется, что существовала попытка обуздать поведение, связанное с предосудительными удовольствиями, когда это касалось женщин. Вот еще странный пример: если зайти на сайт стоковых фото, типа Shutterstock, и забить в поисковую строку слова «guilty pleasure», на выдаче вы получите страницу фотографий женщин, которые едят шоколад.

Так что во всем этом есть социальный аспект. Если же говорить о личностном аспекте, то, возможно, это просто отражение наших тревог и попытка быть теми людьми, которыми мы должны быть, лучшими версиями себя. Чтобы ввести в заблуждение других, мы должны уметь ввести в заблуждение самих себя. Это помогает нашей лжи. Поэтому я создаю эти плей-листы и списки чтения, и я очень тщательно расставляю только лучшие книги по полкам. Другой вопрос, сколько из этих книг я прочитал.

– Я пытаюсь понять, насколько приязнь к чему-то – результат наших чувств, а насколько – результат наших размышлений и рассуждений об этом или попыток найти слова, чтобы описать это. На ум приходят ценители вина.

– Да, этот вопрос меня тоже занимал. Если вы ценитель шоколада и знаете все про существующий в мире шоколад, усиливает ли это знание ваше удовольствие, или же вы постоянно думаете о том, что где-то может быть шоколад лучше? С другой стороны, если шоколадка Hersheys – и я ничего плохого не хочу сказать про шоколад Hersheys – это единственное, что вы знаете о шоколаде, сложно найти тут возможность для неудовлетворенности.

Я не хочу сказать, что хорошо быть ни о чем не думающим обывателем. Чем больше вы думаете о чем-то, чем больше у вас инструментов, чтобы разобраться в том, что это такое, тем больше вероятность, что вам это понравится. Очевидно, что мы не должны вестись на свои инстинктивные реакции и просто говорить «Мне это не нравится». Если бы мы так поступали, мы бы не узнали очень многого, что нам в итоге нравится.

Я думаю, что зачастую нам действительно не хватает слов и понятий. Если взглянуть на фильмы вроде «Бегущего по лезвию» или «Большого Лебовски», то мы увидим, что когда они только вышли на экраны, то провалились в прокате. Мне кажется, частично это была проблема категоризации – непонимание, как правильно об этом думать. «Бегущий по лезвию» не соответствовал привычным клише научной фантастики, а «Большой Лебовски» просто был странным фильмом.

– То есть нам проще полюбить что-то, если мы можем поместить это в какую-то категорию, которую мы уже понимаем. А если мы сталкиваемся с чем-то слишком новым и слишком непохожим на известное нам, это сбивает с толку.

– Совершенно верно. Мы любим сортировать все по категориям, это помогает нам более эффективно фильтровать поступающую о мире информацию. В разговорах о так называемом категориальном восприятии я люблю приводить следующий пример: если посмотреть на радугу, то мы рассматриваем ее как набор цветных полос, а не как спектр, мягко переходящий от одного цвета к другому. То же самое можно сказать и о многом другом. Слушая музыку, мы можем пренебречь чем-то или же, наоборот, полюбить что-то, основываясь на жанре, к которому принадлежит это произведение. Но если проанализировать музыку математически, можно обнаружить нечто похожее на эффект радуги. Ты говоришь: «Эту песню написал такой-то исполнитель, поэтому это R&B». Но если поместить эту песню на музыкальную карту, она может оказаться гораздо ближе к року, чем ко всем остальным R&B-песням, однако классифицируют ее именно так. Я думаю, что когда мы классифицируем что-то, оно кажется нам похожим на другое гораздо больше, чем это есть на самом деле.