Николай Ляскин. Фото: Артем Геодакян / ТАСС
На родине унтер-офицерской вдовы, которая сама себя высекла, любое нападение на оппозиционера по умолчанию становится источником подозрений – не сам ли он себя, не придумал ли, не решил ли «пропиариться». Обычно в таких случаях вспоминают бритву Оккама, но в наших условиях все чуть сложнее – сущности множатся не сами по себе, а в организованном порядке на профессиональной основе.
Зеленка в Навального или пули в Немцова – не важно, знают ли на фабриках троллей, что произошло на самом деле, но комментаторы-лоялисты садятся за свои компьютеры сразу же, как только становится известно о преступлении; видимо, в этой среде существует какое-то корпоративное правило, согласно которому любое покушение на критика власти нуждается в информационной поддержке вне зависимости от обстоятельств и деталей. Наутро за блогерами подтягиваются и авторы традиционных СМИ, повторяющие то же самое: «да он сам себя», «да из-за бабы», «да сами между собой что-то не поделили». Тут уместно слово «карма» – если она существует, то люди, множащие сущности за зарплату и по инструкциям, себе ее портят регулярно и необратимо, но это было бы их частным делом, если бы они не влияли на общественное мнение, которое, и это уже факт нашей реальности, вынуждено сосуществовать со всеми точками зрения, и в результате самое очевидное – «власть нападает на оппозиционеров, чтобы запугать их и остановить» – у нас уже давно стало заведомо маргинальной точкой зрения, которая никогда не принимается по умолчанию и даже при появлении доказательств остается как минимум спорной. В России это уже медийный закон, и хотя, если брать все нападения на оппонентов власти за последние двадцать лет, настоящих «самострелов» среди них были единицы (если вообще были), пропаганда своего добилась – версию «самострела» или более мягкое «не все так однозначно» у нас принято рассматривать всерьез. Так происходит всегда, когда кого-то убивают, избивают или калечат как-то иначе.
