Государственная дума РФ. Фото: Марат Абулхатин / Фотослужба Госдумы РФ / ТАСС
Специфика текущего момента – распад единого языкового пространства для участников публичной дискуссии. Стороны перестают не только слышать или понимать друг друга; создается стойкое ощущение, что публичная речь сейчас направлена в пустоту или в круг, состоящий сплошь из «своих», – комфортной и управляемой аудитории. При том, что текста в публичном пространстве стало слишком много (отчасти и благодаря этому), текст потерял аудиторию. Он становится вещью в себе, самоудовлетворенной сущностью.
Дело не только в накоплении тематических различий между участниками, когда они начинают жить в собственной повестке, теряя интерес друг к другу. Разность была всегда и будет в дальнейшем – у каждого свой статус, опыт и ценностные установки. Но теряются даже инструменты, которые раньше выполняли роль посредника, склеивали социальную ткань. Культура, медиа, идеология, различные формы представительской власти, пресловутая интеллигенция, в конце концов – все эти моменты отказались от роли, которая позволяла им брать на себя ответственность за целое. Или по меньшей мере выступать «толмачом»: объяснять одной группе, что от нее хочет другая.
Вначале это выглядело даже каким-то достижением, уходом от тоталитарных рисков. Но оказалось, что вслед за этим стала происходить деструкция самого языка, на котором общаются сегменты общества. Естественная реакция при этом – перейти на крик. Но крик услышать еще сложнее, поскольку там уже больше работает эмоция, которая вызывает раздражение.
Свидетелей этому диагнозу много. Например, кот, попавший в глобальную авиационную передрягу, делегаты прошедшего съезда «Единой России», разработчики национальных проектов или профессора Высшей школы экономики. Ни одна речевая конструкция, принятая внутри определенной социальной среды, не работает за ее пределами.
Коммуникационные пробки
Случай с «Аэрофлотом» – показательный пример. У менеджеров компании вполне хватало аргументов, чтобы доказать свою правоту. Но не осталось культуры публичной речи, чтобы перевести эти аргументы на язык своей аудитории, добавить к ним социальной эмпатии. Когда, в свою очередь, бизнес начинает разговаривать с властью, происходит что-то обратное: теперь не слышат, казалось бы, вполне рациональных аргументов с его стороны.
