Закрашивание граффити с изображением Алексея Навального. Фото: Александр Демьянчук/ТАСС
Никаких особых сомнений в том, чем закончится суд о признании структур Алексея Навального экстремистскими организациями, не было, думаю, ни у кого. Следить за ходом процесса не очень получалось – многочасовое судебное заседание было закрытым из-за «секретности». В чем там секретность – объяснять не стали, да и зачем? Зачем вообще разговаривать с врагами государства? Получилось ведь, что суд – вовсе даже не про Навального и его соратников, историческим его решение стало именно потому, что создает ситуацию полной определенности: теперь у государства есть универсальный инструмент, чтобы обозначить своих врагов.
В твиттер попадали отдельные реплики обвинителя, которые позволяли более или менее выстроить государственную логику. Адвокаты покинули зал, не дожидаясь конца процесса: суд не удовлетворил ни одно из нескольких десятков ходатайств и вообще никак не реагировал на любые их замечания. Защитникам даже декоративной роли не оставили.
Позволю себе, пожалуй, небольшое отступление, шаг в сторону. Тут один внимательный читатель (встречаются и такие), спросил: «Почему ты избегаешь использовать названия его организаций? Зачем эти вечные “структуры Навального”? Что за трусливый язык?» Понимаете, тут дело не в трусости. Мне просто противно уродовать тексты обязательными пояснениями – «внесена минюстом в список организаций, осуществляющих на территории РФ функции иностранного агента», «признана экстремистской на территории РФ», «запрещена на территории РФ». Не вписывать это все нельзя – неприятности будут не у меня, а у Republic, а вписывать – оскорбительно. В первую очередь – для смелых и талантливых людей, которые годами публиковали свои расследования, пытались реанимировать избирательную систему, что-то такое важное будили в жителях страны, мешая – многим – окончательно превратиться в бессмысленных населенцев. Делали важное и большое дело. И для здравого смысла оскорбительно. И для внимательных читателей. И даже для меня.
Разгром
Но вернемся в суд. Список преступлений оказался эквивалентным списку дел, осуществленных за годы существования структур, извините, Навального. Вся их работа – экстремизм. Каждое расследование – экстремизм. Любая уличная акция – экстремизм тем более. Попытки зарегистрировать партию – экстремизм. Намерение участвовать в выборах – экстремизм.
Тут бессмысленно искать обычную логику. Ну да, они не прятались, они наоборот стремились встроиться в систему, соблюдать правила игры, исполнять законы. Да – это не подпольщики, тайно распространявшие прокламации, работа велась в открытую, и годами результаты их работы никому – включая даже героев расследований – «экстремизмом» не казались. А теперь вот государство прозрело.
Но обычная логика перестала работать, когда был принят первый репрессивный закон, имеющий обратную силу. Время теперь подчиняется прокурорам, и это надо иметь в виду. Что бы вы в прошлом ни сделали, и как бы к этому ни относилось государство в момент совершения, – теперь может стать преступлением. Если понадобится. Живите сегодняшним днем.
