Напихо червие. Теперь и в культуре

Такое не раз бывало в медиа — когда разгромленную редакцию покидают журналисты, и на не остывших еще рабочих местах заводятся новые формы жизни; в обновленных списках редакций — вперемешку какие-то имена из старого ЖЖ, активисты молодежных движений нулевых, а если журналисты, то те, которые были на слуху лет пятнадцать назад, потом пропали куда-то, чтобы найтись вновь уже в новом позорном статусе, как нашелся когда-то, например, в «Ведомостях» печально известный Шмаров, но сколько их таких — в «Ленте», в «Газете», в «Афише», в глянце, много где; люди, чьи карьерные успехи прямо зависят от репрессивной и цензурной активности государства. Прямо сейчас государственное радио «Спутник» осваивает частоту «Эха Москвы», и если кто-нибудь случайно, забыв обновить настройки приемника, нажмет на привычную кнопку, он услышит загробные голоса падальщиков и на минуту растеряется — кто это, зачем это, куда все делось?

В общем, медийщикам это давно знакомо, но жизнь, как говорится, не стоит на месте, и приходит время давнюю сорокинскую формулу «напихо червие» распространить и на смежные сферы. Кто следит за новостями, тот слышал, наверное, об отмене русской культуры — обычно этой формулой описывают какой-нибудь очередной грустный эпизод, когда польский оркестр отказывается играть Чайковского или французский книготорговец задвигает в угол прилавка томик Достоевского, протестуя тем самым против войны на Украине. Но это не та отмена — чужая, дальняя, часто выдуманная. В России отменяют не тех и не так. Знаменитая Елена Ямпольская, председатель комитета Госдумы по культуре, инспектирует книжные магазины и возмущается, встречая в них томики Акунина, Быкова, Глуховского, Парфенова — «Обещаю, что Комитет Госдумы по культуре в ближайшее время задаст нелицеприятные вопросы учредителям и владельцам книжных магазинов», и трудно сомневаться, задаст. Авторы, которые возмутили Ямпольскую, выступают против войны, и, значит, им в магазинах не место. Скоро их уберут и по стеллажам разложат что-нибудь политически правильное, государственно полезное.

Есть байка про ЦДЛ семидесятых — как к Юрию Трифонову однажды подсел Герой социалистического труда, лауреат Ленинской премии Михаил Алексеев, автор романа «Хлеб имя существительное», и завел странный разговор в том духе, что как интересно, Юра, у тебя ни наград, ни званий, а переводят и печатают тебя по всему миру, а меня почему-то нет — не научишь, как пробиться? И автор «Дома на набережной» грубо ему ответил, что тебе-то, Миша, пробиться проще простого — введи танки, и тебя начнут там печатать. Это казалось плоским советским анекдотом, не более, но в наше время именно самые плоские, самые прямолинейные анекдоты и сбываются. Группа «Земляне», воспетая еще Майком Науменко («Я не люблю «Землян», я люблю только любительские группы», — любителями тогда числислись Цой, Гребенщиков и прочие рок-клубовские звезды, а «Земляне» были чуть ли не единственным коллективом, играющим официальный рок — хаеры, хорошие инструменты, пиротехника на сцене и политически выверенный залитованный гражданский репертуар), теперь рекламируется как единственная «оставшаяся с народом» — так о ней, по крайней мере, говорит ее продюсер Киселев, несколько лет назад уже сумевший овладеть «Русским радио» в рамках принуждения эстрады к патриотизму. Киселев в российском шоу-бизнесе фигура анекдотическая, даже с русскорадийным мощным медиаресурсом он не справился, растратив его на продвижение своих поющих жены и сыновей; Елена Север, ЮрКисс и ВладиМир настоящими звездами так и не стали, но теперь, когда «все крупные рок-группы на сегодняшний день находятся в оппозиции официальной власти» — кому как не Киселеву заполнять образовавшиеся после запретов и отмен пустоты?

Он, конечно, преувеличивает насчет того, что только его артисты выступают сейчас с прогосударственных позиций. Уж в русском роке-то у государства все хорошо, то есть да, поколение Гребенщикова и Макаревича войну не поддержало, но музыканты, воспитанные «Нашим радио» нулевых (оно ведь и научило их ходить строем, подделываясь под жесткий формат, чтобы понравиться тогдашнему руководителю станции Михаилу Козыреву, для которого дальнейшая судьба открытых им групп, очевидно, до конца жизни будет большой личной драмой), едва ли не все состоят при политотделе ДНР еще с 2014 года. Заменят ли Чичерина и Джанго тех, кого ждет отмена в России? Ответ напрямую зависит от того, многих ли артистов коснутся запреты. Чем больше музыкантов будут лишены возможности выступать в России, публиковать свои альбомы в отечественных (а других уже совсем и не осталось) стриминговых сервисах и звучать в эфире радиостанций, тем больше возможностей у тех, кто во времена относительно свободной конкуренции не имел никаких шансов ни на что. Много ли живых поклонников у той же певицы Чичериной? Сейчас кажется, что если кто-то и может стать бенефициаром войны, то прежде всего как раз вечно вторые из тех сфер, которые зачищают от первых. Пригожинский бард Аким Апачев вряд ли продаст столько же своих альбомов, сколько Моргенштерн, но выступать на день города в Уфу Моргенштерна позвать уже нельзя, и шансы Апачева автоматически повышаются. Теперь он сможет стать звездой — раньше не мог.

Когда зайдет речь о возвращении вечернего шоу на Первый канал, замену отмененному Урганту подберут где-нибудь среди отличившихся на Украине военкоров (в эфире шоу «Вечерний Коц»!), новогодние концерты вместо Галкина станут вести да хоть бы и государственные пранкеры Вован и Лексус, в залах ГЭС-2 развесят работы Беляева-Гинтовта. Когда государство вступает в конфликт с культурой, тем хуже для культуры. Или все-таки для государства?

Это не настолько простой вопрос, как может показаться. Подпольный Акунин и запрещенная Хаматова не равны себе из прежнего мирного времени. Звезды сияют только в мейнстриме, если же их вытесняют в подполье, там их ждет новая жизнь — всем ясна разница между Галичем, который пел песни про молчальников и начальников, и Галичем, который писал сценарий для «Верных друзей», это два разных Галича. Улюлюкая вслед запрещаемым и уезжающим, лоялисты любят вспоминать о том, как когда-то проекты новых диссидентов получали государственное финансирование, а сами они не отказывались от званий и наград, агитировали за Путина и все такое. В какой мере упреки справедливы, каждый судит в меру своей толерантности, но не от судей, а от самих этих артистов, музыкантов и писателей зависит, сумеют ли они состояться вне привычного мейнстрима — как бы это ни звучало, но именно война показывает, не был ли ты переоценен до сих пор. Весь опыт трех волн эмиграции теперь в распоряжении нынешних, а уж как они им воспользуются, вопрос к ним, а не к тем, кто отменяет их — про отменщиков и так все ясно. Несоветский русский мир в двадцатом веке — это не сплошь Набоковы и Бродские. Внимания заслуживают и имена, выпадающие из ошибки выжившего — знаменитый сатириконец Аркадий Бухов, например, прогорел со своей эмигрантской газетой в Литве, вернулся в Россию, устроился в «Крокодил» и быстро стал осведомителем НКВД, поспособствовал гибели многих московских литераторов, но в конце концов оказался во рву в Коммунарке и сам; кто готов примерить такую судьбу на себя? Сейчас кажется, что никто, но в непредсказуемой обстановке разумнее ориентироваться на самую мрачную развязку, а не ждать своего торжества.

Что же касается государства, оставляющего себя без Быкова и Гребенщикова, но с Чичериной и Ямпольской — ну да, тут заведомо ничего хорошего, но для тех, кому хорошего и желать не стоит. Путинская эпоха, сам ее феномен — это ведь тоже производная от русской культуры первого постсоветского десятилетия, от Балабанова и рок-музыкантов старшего поколения, от Пелевина и Сорокина, Проханова и Лимонова. Постсоветская травма в сочетании с потребностью в новом «мы» задала условия задачи, решение которой обычно воспринимается как сугубо политическое, но был бы другим культурный контекст, был бы и другой преемник у Ельцина. Двигаясь к своему историческому финишу, путинская власть пытается сама влиять на культуру, но, избавляясь от того, что кажется ей ненужным, она, поскольку такие вещи невозможно сконструировать сверху, остается наедине с Чичериной, и ЮрКиссом — кроме них, новую эпоху воспеть уже некому, а когда они воспоют, Путина первого стошнит от услышанного. Но он именно этого хотел, даже если не думал об этом.