Папа бы это не пережил. Россия была для него домом: каждое утро он вставал около семи утра и шел в лес, писал заметки, гулял, дышал, лежал под деревьями. Наверное, о чем-то вспоминал. Например, о том, как они с братом Сашкой катались на лодке и собирали бычки возле железнодорожных путей, чтобы потом покурить за гаражами. Однажды его, держа за ухо, притащила домой соседка и сообщила растерянным родителям о том, что их сын ведет совершенно маргинальный образ жизни в свои семь с небольшим лет. А может, о том, как в начальных классах сбежал из Петербурга в Воронеж к бабушке, которая его растила, пока родители пытались обустроить хоть какой-то быт и заработать денег, достаточных для того, чтобы прокормить ребенка. Или о том, как в юности он фарцевал джинсами и пуховыми куртками возле Нижнего парка в Петергофе. Как впервые покинул дом. Как лишился гражданства. Как невозможно было прощаться с семьей. И как хотел, чтобы больше не нужно было прятаться. И чтобы можно было оставаться «своим» там, где ты родился и вырос.