О цветах и птицах. Почему российские власти не могут победить народный мемориал в память об их жертвах

«Только где-нибудь поставь какой-нибудь памятник … — черт их знает откудова и нанесут всякой дряни!» — говорил один гоголевский персонаж. И это наблюдение вспоминается постоянно, потому что актуальность его со временем никуда не девается.

Однако иногда бывает наоборот. Бывает так, что к памятникам носят не «всякую дрянь», а, например, цветы. А всякая дрянь в человеческом обличии эти цветы куда-то уносит, а тех, кто их приносит, упаковывает в автозак.

К цветам можно относиться по-разному. Можно, например, относиться к ним плохо и недоверчиво и сварливо размышлять:

«Зачем они вообще-то нужны? Пчелам понятно зачем. А нам? Что нам эти веточки да стебелечки? Пестики-тычинки? Разноцветные лепестки? Дети мы, что ли? Или, может, мы какие дикари, заходящиеся при виде цветных лоскутков и стеклянных бус?

Стоят где попало. Загромождают жилье. Сорят лепестками. Царапаются. А как пахнет вода из-под них, если ее долго не выливать, все знают?»

Совсем не всегда они непременно радуют, это правда.

Радует ли нас, например, молчаливая группа людей, одетых в темные тона, с букетами в руках у ворот городской больницы? Не знаю, кого как, но меня не очень.

Неизменное тоскливое чувство внизу живота охватывает меня всякий раз, когда в конце лета на меня из-за чужого забора ехидно смотрят золотые шары. «Скоро в школу», — глумливо говорят они. «Ха! — задорно отвечаю я им, — Где я, где школа! Пятьдесят с лишним лет нет уже, слава богу, никакой школы!»

Отвечать-то я отвечаю, а упомянутая тоска все равно поднимается из темных подвалов памяти.

Едва ли радуют того или иного аллергика его заклятые враги, пышно распустившиеся на деревьях, кустах и клумбах.

Скользкую тему «цветы в искусстве» лучше бы и вовсе не упоминать. А если и упоминать, то лишь вскользь и только для того, чтобы показать, что цветы могут быть не только предметом любования, но и объектом непримиримой борьбы, а само искусство может стать орудием бескомпромиссного цветоборчества.

Знакомый художник был свидетелем творческой беседы двух других художников. Один из них говорил: «Ты, старик, не поверишь, но с этой сиренью я сражался полтора месяца. И ты знаешь, я ее все-таки победил». «Как же ты ее победил?» — спросил второй, явно подыгрывая первому, ибо, похоже, знал ответ. «А я, старик, белил добавил, — со сдержанной горделивостью ответил художник, — и победил». — «Поздравляю, старик!» — настолько искренне, насколько у него это получилось, сказал второй.

Да, к цветам можно относиться по-разному. Но по традиции к ним принято относиться все же дружелюбно. И настолько они иногда растапливают самые даже суровые сердца, что и самое строгое государство смотрит снисходительно, если не со сдержанной нежностью, на человека с букетом в руках.

Те, кто постарше, не могут не помнить довольно штампованную сцену из, кажется, всех лирических кинофильмов времен моего отрочества. Там герой под покровом ночи залезал в городской сад, обрывал кусты сирени и с огромным букетом в руках немедленно натыкался на милиционера в белоснежном мундире. Милиционер брал под козырек и говорил: «Нарушаем, гражданин! Пройдемте в отделение». Но после того, как молодой правонарушитель доверительно сообщал милиционеру, что это цветы «для любимой», милиционер с напускной строгостью бурчал что-то вроде «вас влюбленных много, на всех сирени не напасешься» и отпускал бедолагу на все четыре стороны, после чего сам мечтательно вздыхал, с доброй завистью глядя в удалявшуюся спину счастливца с букетом.

А теперь немножко о другом, а к цветам мы, конечно, еще вернемся.

Стихийный мемориал погибшим в Днепре после российского обстрела многоэтажного жилого дома

SOTA

В годы моего детства по телевизору постоянно показывали мультипликационные фильмы на различные сказочные сюжеты. Действие в этих фильмах часто происходило в каких-нибудь экзотических далеких странах. В Китае, например. Но не в том Китае, с которым мы в те годы дружили взасос, не в том, где победил коммунистический народ во главе с Великим кормчим, который бодро строил социализм при поддержке старшего брата великого Советского Союза и о котором пелось в песне Вано Мурадели «Москва — Пекин».

Другой там был Китай, старый, средневековый, со злобными, жестокими и жадными мандаринами и угнетенными, но интуитивно стремящимися к свободе народными массами.

Один из таких мультфильмов назывался «Желтый аист».

Не очень уже помню всех подробностей, хотя видел эту картину много раз. Но помню, что там некий мальчик упорно рисовал на стене, прямо напротив мандаринова дворца, желтого аиста — символ, так сказать, свободы.

Это изображение страшно бесило мандарина, узревшего в изображении вольно парящей птицы угрозу политической стабильности, государственному суверенитету и территориальной целостности. Не исключалось также, что мальчик действовал в интересах иностранных недружественных государств, осуществлявших таким образом вмешательство во внутренние дела мандарина и его обслуги. Не говоря уже о том, что этот мальчик действовал в нарушение славных традиционных ценностей и культурных, одобренных компетентными органами кодов. И вообще несанкционированное рисование на стене вполне могло быть квалифицировано как нелицензионная, подрывающая основы конституционного строя просветительская деятельность.

И мандарин повелел своим силовикам заблокировать зловредного аиста. То есть закрасить. Его и закрасили.

А мальчик появлялся вновь и снова рисовал желтого аиста. Тогда разгневанный мандарин приказал схватить смутьяна и бросить его в темницу. Мальчишку поймали и упекли в тамошнее СИЗО, возбудив дело о терроризме, выразившемся в данном случае в несогласованном изображении птицы с нарушениями санитарных норм.

Автозак в сквере у памятника Лесе Украинке в Москве

@plushevchannel

Мандарин успокоился. Но ненадолго. Потому что на следующий же день сквозь черную краску вновь, причем уже сам собой, проявился все тот же аист во всем своем первозданном вольнолюбивом очаровании. Его тоже закрасили. А он — опять. И еще. И еще.

Чем там дело кончилось, не помню уже. Кажется, мандарин все же лопнул от злости. А может, и нет. А может быть, нарисованный аист вдруг взял да и, взмахнув крылами, воспарил над свирепой толпой своих гонителей, а толпы, наоборот, «простых» китайцев в своих конусообразных шляпах с надеждой и любовью провожали его взглядом и махали руками. Все может быть. Не помню, в общем.

Да и не так это важно. Важно, что мы никогда не знаем, из «какого сора», из каких бабушкиных сказок и наивно-дидактических детских историй в нас зарождается и постепенно, хотя непреклонно, крепнет понимание того, что воля к свободе, в том числе, кстати, и к свободе творчества, в принципе неистребима.

Почему я об этом вспомнил? Да понятно, почему. Потому что иногда самым прихотливым образом рифмуются вдруг между собой максимально удаленные друг от друга смутные воспоминания, полузабытые сказки и книжки и вполне реальные события сегодняшнего дня.

Вечные сказочные или лирические сюжеты и образы, настолько вечные, что от чрезмерного их употребления они уже давно и устойчиво стали восприниматься как невыносимо пошлые и безысходно предсказуемые, в какой-то момент вдруг обретают новый и неожиданно сильный, очищенный от сопливых наслоений символический смысл. Так бывает всегда, когда затертая до дыр метафора внезапно материализуется, когда вдруг кончается искусство, и начинают — буквально, не метафорически — дышать почва и судьба.

И иногда бывает так, что старый детский мультфильм перед лицом вполне реальных и трагедийных событий неожиданно обретает едва ли не притчевый, едва ли не пророческий статус. Так бывает и в поэзии, когда слова из «низкого штиля» рифмуются со словами из «высокого»…

Немцов мост

Фото: Dai Tianfang / Xinhua / ZUMA / Global Look Press

Уже много дней множество самых разных людей приходят на мост, где был убит Борис Немцов, на мост, который многие, не спрашивая на это высокого разрешения начальства, называют между собой Немцовым мостом. Приходят и приносят цветы. Приносят и приносят. И зажигают свечи. Это то немногое, что они могут сделать сегодня для его памяти. Но и это по нашим временам дорогого стоит.

Но на мост приходят не только люди. На мост приходят также и бездушные машины (иногда они являются в облике людей) и убирают эти цветы. И пишут гадости. И говорят эти гадости вслух. И записывают свои гадости на видео. И вывешивают эти видео в интернете. И очень своими гадостями похваляются, называя эти гадости «проявлением патриотического чувства».

А люди все равно приходят туда и приносят цветы.

Так на мосту разворачивается не сказочная, не мультипликационная, а вполне буквальная война между машинами и цветами, как в старом детском мультфильме шла война между «мандарином» и «аистом».

В наши дни неравнодушные и совестливые граждане в разных городах, самыми скромными, но и самыми красноречивыми средствами выражая эмпатию и скорбь, приносят к памятникам именно цветы. Цветы как нечто такое, что никого не может ни оскорбить, ни унизить. Но, как мы видим, может.

Люди несут цветы. И в этом видится робкая, но несомненная надежда.

Никогда не знаешь, с чего именно, с какого именно факта, события, символа может начаться неостановимый процесс общественного протрезвления. История показывает, что в принципе — с чего угодно. Почему бы, например, не с цветов? Или птиц?

18 января 2023 года. Женщина плачет у памятника Леси Украинки

Анастасия Муратова /SOTA