«Чаушеску стоило пристрелить хотя бы за этот один закон». Почему борьба румынского режима с абортами не улучшила демографию, а лишь сломала человеческие судьбы (а потом и саму диктатуру)

Лучших людей России по-прежнему преследуют инициативы, которые кажутся им патриотическими. На уходящей неделе предстоятель РПЦ патриарх Кирилл вернул в паблик тему борьбы с абортами. Со слов иерарха, таким образом «население можно увеличить просто как по движению волшебной палочки».

Палочка эта, надо сказать, уже движется. В восьми регионах РФ и в аннексированном украинском Крыму и сейчас действуют ограничения на аборты. Повсеместно операциям в государственных больницах всё чаще предшествуют настойчивые уговоры женщин отказаться. Притом люди, называющие себя российскими парламентариями, рассуждают об уголовной ответственности за склонение к аборту.

Здесь, конечно, можно вдоволь порассуждать о том, как неэтично, когда номинально духовное лицо относится к людям, как к племенному скоту. Дескать, вжух — и вы плодитесь. Или насколько искусственна повестка того, что полагается считать российским консерватизмом. Настолько, что к ней приходится белыми нитками пришивать ценности правых партий Запада. Притом не абы каких, а из стран вроде США или Польши, с устойчивым влиянием христианства на повседневность. В этот перечень Россия с её порядка 5% практикующих православных вписывается с трудом.

Ещё лучше посмотреть на вопрос с иной стороны. За последние 22 года ежегодное число абортов в РФ сократилось вчетверо. Причём, как видно на диаграмме, основная дельта выпала не на 2010-е годы с их духовными скрепами, а на сравнительно безыдейные нулевые. К 2020-м годам на тысячу россиянок приходилось по 13 абортов — почти так же, как в Канаде с Данией или даже меньше, чем в Австралии, Франции и Швеции.

Нет сомнений, что сколько-нибудь устойчивое развитие российской экономики продолжило бы этот тренд безо всякой магии. Сами же волшебные палочки, как показывает опыт истории, могут стать граблями. Бьющими по тысячам женщин, оказавшимся без какой-либо поддержки в тяжёлой жизненной ситуации. И эти удары могут отозваться и для самих автократий, вставших на тропу демографической войны. В конце 1980-х годов так вышло с национал-коммунистической диктатурой Николае Чаушеску в Румынии.

Давайте всё-таки об этом говорить

В 2007 году «Золотую пальмовую ветвь» Каннского фестиваля взяла повествующая о временах Чаушеску румынская лента «4 месяца, 3 недели и 2 дня» (4 luni, 3 săptămâni şi 2 zile). Тогда российские обозреватели иронизировали на этот счёт в не самом уместном духе: дескать, недавно принятая в Евросоюз страна, да ещё и выставила фильм про ужасы тоталитаризма, мол, как тут не наградить молодую демократию.

Эти рассуждения выглядят несостоятельными после просмотра «Четырёх месяцев…». Сколь-нибудь выраженный антитоталитарный и тем более проевропейский пафос в ленте отсутствует. Фильм режиссёра Кристиана Мунджиу просто повествует об одном дне из жизни румынской студентки Отилии в 1987 году.

⤢

Кадр из фильма «4 месяца, 3 недели, 2 дня» (2007)

Фото: amazonaws.com

Так и хочется сказать — обычном дне, но нет: дне, весьма запоминающемся. Студентка помогает своей подруге Габице совершить аборт, что по тогдашним законам Румынии считалось преступлением. Притом в ленте не показано никакой именно политической борьбы с режимом, даже на уровне слов. Да, Габица в середине повествования бросает: «Я не могу поверить, что это всё на самом деле», но реплика не несёт никакого идейного заряда.

Это просто ответ на предложение нелегального (и предельно омерзительного) абортмахера оплатить его услуги сексом. Отказать ему девушки не могут.

В «Четырёх месяцах» ни разу не произносят фамилию Чаушеску. Не показано хотя бы портретов диктатора или транспарантов с партийными лозунгами. Сам режим представлен всего парочкой подвыпивших безобидных милиционеров. Специфический мир румынского социализма передан штрихами: через бытовое хамство, постоянное мерцание лампочек (из-за экономии света) и сцены торговли из-под полы. К редким государственным магазинам тянутся внушительных размеров очереди, асфальт сплошь в ямах, автобусы ходят с интервалом в час.

Автократия «Четырёх месяцев» именно такова: до предела размытая, обезличенная и всеобъемлющая. Той же Отилии в общем-то всё равно, кто ей правит и к чему он призывает — другой жизни она не видела и едва ли представляет её вообще. Отвратительный со стороны мир возведённого в абсолют дискомфорта ей хорошо знаком и понятен. Тем и ценнее её спонтанный «бунт» ради до раздражения инфантильной подруги.

Для иностранца в фильме теряется один немаловажный аспект, хорошо понятный румынам, особенно заставшим времена Чаушеску. «Четыре месяца» — своеобразный запоздалый ответ на пропагандистскую ленту «Открытки с полевыми цветами» (Ilustrate cu flori de câmp, 1975). Там та же диспозиция — две подруги, нежелательная беременность, попытка аборта — но противоположные идеи и потому иной, ожидаемо скорбный финал: обе девушки погибают.

Концовка же фильма Мунджиу трагична по-своему. В последней реплике Отилия бросает: «Знаешь, что мы сделаем? Мы никогда не будем говорить об этом, ладно?» Ощущение, что это универсальная формула видимой гармонии для всех, кого ментально переехала токсичная диктатура. Но говорить о случившемся всё-таки надо.