В просветительском центре «Мемориал» прошел круглый стол «Как реформировать высшую школу и защитить интересы преподавателей и студентов: история и современность». Для обсуждения проблемы собрались доктор исторических наук, профессор РАНХиГС и РГГУ Константин Морозов, член оргкомитета по созыву Учредительной конференции Свободного профсоюза преподавателей вузов России Павел Кудюкин, доктор исторических наук, представитель Института всеобщей истории РАН Вадим Дамье, доцент исторического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова Алексей Гусев и другие эксперты. Slon публикует фрагменты дискуссии.

Что сейчас происходит с преподавателями?

Константин Морозов: Вне всякого сомнения, нельзя делать преподавателя крайним. Сейчас министр образования несет прямую ответственность за состояние дел высшей школы. Под руководством предыдущего министра Андрея Фурсенко в течение нескольких лет происходил распад и деградация всей системы, и власти фактически самоустранились. Те негативные моменты, которые сейчас развелись в наших вузах, – низкое качество преподавания, взяточничество, коррупция и так далее – безусловно, нужно лечить, но не так, как это делается, например, с разоблачением диссертаций сейчас. Преподаватели не должны выступать в роли мальчиков для битья, они не должны быть объектами тех упражнений Министерства образования, которое якобы знает, что нужно для страны. Преподаватели должны быть равными участниками процесса, они должны определять стратегию, выбирать нужное для нас образование, решать, какие цели оно должно преследовать.

Вопросы труда преподавателей, их научной деятельности, зарплат и защиты интересов являются чрезвычайно актуальными, поэтому не случайно, что в последнее время начался процесс консолидации этой группы – сейчас на повестке дня стоит вопрос появления свободного профсоюза преподавателей России. Разговор о развитии научной деятельности преподавателя, об обязательной публикации того или иного количества работ напоминает мне выражение одного сатирика: «Зачем балерина просто так крутит ногой? Давайте привяжем к ней динамо-машину, пусть вырабатывает электричество». Некоторые преподаватели оказались за чертой бедности и вынуждены работать на двух-трех работах. Подходить к этому вопросу с той точки зрения, что они не каждый день сидят по восемь часов на рабочем месте, бездельничают и, следовательно, нуждаются в дополнительной работе, просто нельзя. Если вы посмотрите на европейских преподавателей и попробуете предложить им подобное, это вызовет недоумение и смех, потому что никому не придет в голову нагружать профессора таким количеством дел за такую зарплату и еще требовать научных достижений.

Павел Кудюкин: Россия бежит впереди паровоза, и многие неолиберальные тенденции у нас выражаются в невероятно утрированном виде. Если в Западной Европе и Северной Америке существует институциональная инерция и уровень самоорганизации университетского сообщества достаточно высок, то в России совершенно отсутствует последнее; к тому же у нас нет единого сообщества преподавателей, только россыпь отдельно действующих работников высшей школы. Институциональная инерция отчасти укладывается в неолиберальную логику. 

Советское образование как раз было заточено на то, на что нам снова предлагают делать упор, – гнать в массовом масштабе винтики на рынок труда. Многие работают не по специальности, хотя это большой вопрос – что значит работать по специальности в современной крайне динамичной экономике? Если человек может делать еще что-то кроме своей предполагаемой деятельности, это говорит о том, что образование выполняет какие-то более серьезные функции.

Что заставляет нас собирать подписи против нового закона об образовании? Это, прежде всего, факт, что новый закон является разрушительным для современной системы образования. Он предполагает утилитаризацию высшего образования, его коммерциализацию и уход от подготовки не только узко заточенного специалиста, но и гуманистически образованного гражданина. Либо неолиберальный капитализм убьет высшее образование, либо высшая школа в лице преподавателей и студентов внесет свой вклад, чтобы уничтожить неолиберальный капитализм и заменить его более гуманистическим и справедливым общественным устройством.

В чем корень зла?

Вадим Дамье: Если в советском обществе образование было подчинено выпуску тех людей, которые будут выполнять план, то есть в конечном счете подчинено экономике, то в наше время образование также подчинено интересам экономики, то есть выпуску квалифицированной рабочей силы для рынка труда. Этот вопрос имеет смысл ставить не только в гуманистическом, но и в общесоциальном плане.

Образование, так же, как и здравоохранение, относится к социальным службам, и деятельность этих служб выходит за рамки простой подготовки специалистов. Подобно тому, как медицина есть обеспечение права на жизнь, образование есть обеспечение права на будущее. И в этом случае социальные службы не могут и не должны обслуживать интересы экономики. С советских времен мы продолжаем забывать одну и ту же истину – не человек для экономики, а экономика для человека. Но мы живем в другую эпоху, когда дуют иные ветры, уже названные здесь неолиберальными. Мы очень любим смотреть на Запад, однако забываем, что наши интересы весьма различны. К тому же мы берем оттуда только то, что нам нравится. Между тем на Западе была такая вещь, как 1968 год, когда прошли реформы образования, идущие вразрез с теми реформами, которые проходят сейчас по всему миру, в том числе и в России. Был поставлен вопрос о том, что образование есть социальная миссия, оно должно служить формированию и развитию человеческой личности, а не экономики, и о том, что нынешнее образование должно быть изменено в сторону большей демократизации и доступности, находиться под контролем преподавателей и студентов.

Идем ли мы сегодня с новыми реформами в сторону свободы и демократизации образования? Нет, мы движемся в сторону элитаризации, к сужению круга людей, получающих образование, с тем, чтобы как можно больше эшелонировать систему, чтобы люди, даже и получая образование, получали его в ограниченных масштабах. Если к образованию стали применять такие экономические критерии, как выгодность и эффективность, то здесь в работу вступил механизм, который называется ножницы. Во многих западных странах это называется режимом жесткой экономии; он осуществляется сейчас в таких странах, как Испания, Португалия, Италия. У нас кризиса вроде бы нет, но если мы посмотрим на образовательный бюджет, то перед нами предстанут все признаки этого режима. Бюджет на этот год: военные расходы увеличиваются на 26%, расходы на образование сокращаются на 3%. Ножницы режут будущее наших детей. Метод этого урезания, кстати, очень прост – это укрупнение. Сейчас укрупняется все – больницы, школы, вузы, это напоминает пресловутое хрущевское укрупнение колхозов.

Эту тенденцию нужно остановить, сама собой она не остановится, ведь люди, принимающие законы, не хотят слушать общество, и уговорить их слушать общество невозможно. Считаться с людьми начинают только тогда, когда они громко кричат и громко действуют. И в этом смысле создание боевых профсоюзных организаций, которые могли бы оказать сопротивление, которые могли бы напомнить о правах работников сферы образования и учащихся, – вещь, безусловно, необходимая.

Алексей Гусев: Качество образования у нас довольно низкое, знания, получаемые студентами, зачастую являются ненужными, их невозможно применять адекватно. В добавление ко всему этому образование переводится на коммерческую основу, но преподаватели продолжают получать мизерную зарплату. Голос преподавателя почти не слышен. Где корень зла всего происходящего? Существует мнение, что во всем виноваты реформы 1990-х и 2000-х, и выход видится в том, чтобы полностью вернуться к советским программам и учебникам. В действительности же система образования страдает от наследия советской системы, той системы, которая формировалась в сталинский период. Тогда система образования должна была соответствовать общей тоталитарной модели развития общества – ценились не способности к критическому мышлению и производству собственных видений, а готовность беспрекословно подчиняться и выполнять работу. Отсюда установка на пассивное усвоение знаний, заучивание, авторитарный тип коммуникации между преподавателем и студентом и бесправие преподавателей перед начальством. Сегодня все эти вещи сохраняются. Проблема не в чрезмерности реформ, а скорее в их недостаточности.

С другой стороны, реформы шли, идут, планируются в будущем – что же реформируется? Реформируется не то, что вызывает недовольство вузовской общественности, недовольство общества в целом. Мне кажется, что в ходе этих реформ происходила гибридизация российской системы образования, когда к неким архаичным чертам, сформированным в сталинскую эпоху, присоединялись новые ценности, возникшие под влиянием современности в 1990-е и 2000-е годы. В итоге получилась система образования, сочетающая политический авторитаризм и рыночно-капиталистический фундаментализм. В парадигме этой системы образование рассматривается не как право человека, а скорее как некая услуга, то есть то, что предоставляется на необязательной, а следовательно платной основе. Отсюда вытекает коммерциализация образования. Высшая школа становится местом зарабатывания денег – отсюда снижение государственного финансирования и переложение его на учащихся, рост расходов на военно-репрессивную сферу. В эту логику укладывается и стремление экономить на преподавателях, внедрение моделей эффективности. Выходит, что на преподавателя оказывается давление, его мотивируют на то, чтобы конечный продукт (выпускник) производился с минимальными издержками.

Как изменить эту ситуацию? Сфера образования не может измениться в отрыве от других сфер общественной жизни. Образование лишь органическая часть общественной системы. Поэтому первый шаг к изменению подходов в образовании – это демократизация всей политической системы. Но это не сфера профсоюза, сфера профсоюза заключается в защите интересов прав преподавателей как наемных работников. Это наиболее эффективный инструмент воздействия на систему снизу.

Как обстоит дело с доступностью образования?

Константин Морозов: Эта проблема чрезвычайно важна. С одной стороны, это возможность социальных лифтов для всех слоев населения, даже для самых обездоленных. Необходимо не допустить расслоения общества в дальнейшем, ведь за последние двадцать лет оно достигло чудовищных масштабов. С другой стороны, не нужно забывать и о том, что действительно талантливых людей мало, и если не проводить целенаправленной работы по поиску будущих Ломоносовых и не давать им возможности поступать в вузы, то ситуация станет еще более критической. В советское время в этом плане было гораздо лучше, вспомните хотя бы рабфаки. В европейских странах и в Америке существует масса способов находить и поддерживать талантливых ребят. Не стоит гнаться за элитарностью и добиваться того, чтобы в престижных вузах учились лишь дети обеспеченных родителей.

Вадим Дамье: Я считаю, что доступность образования подразумевает, что любой желающий получить образование может это сделать. Известно, что в некоторых европейских странах, например во Франции, в вуз принимают без экзаменов, то есть вуз открыт для всех желающих. И это нормально – таким образом мы получаем не разного рода кадры, а личность, приспособленную для существования в обществе. 

Как у нас обстоит дело с доступностью сейчас? Вот некоторые цифры из нового закона об образовании: в течение ближайших лет число бюджетных мест должно сократиться со 170 на 10 тысяч единиц населения до 132. Заметьте, когда в Англии выросла плата за обучение, это вызвало резкие протесты, в Канаде все университеты бушевали до тех пор, пока новое правительство не отменило повышения. Теперь вспомните о том, что у нас заработная плата крайне низкая, тем не менее люди продолжают молчать. На мой взгляд, поощрение платных сфер во всех областях жизни граничит с преступлением.

Константин Морозов: Переустройство вуза в коммерческую площадку приводит к потере самого главного – мы забываем, что это еще и храм науки, место с особой атмосферой. Здесь должна ощущаться корпорация. Другое дело, что в советское время эту корпорацию так подчистили, что солидарности в вузах осталось мало (я всегда был против создания профсоюза внутри вузов – должно произойти что-то невероятное, чтобы преподаватели на одной кафедре смогли договориться друг с другом).

Также важны отношения преподаватель-студент, ведь все основные навыки, скажем, студент-аспирант или дипломник получает не на лекции, а при личном контакте с профессором. А превращение преподавателя в машину для чтения лекций и создание потогонной системы убивает самое главное и порождает имитацию науки и научной деятельности. Статьи будут плодить – из одной делать пять с разными названиями, но общим смыслом. Это уже происходит, и в ближайшие годы будет лишь прогрессировать. И мы получим следование букве закона, но потерю духа.