В конце декабря Совет по внешней и оборонной политике провел встречу с Федором Лукьяновым, главным редактором журнала «Россия в глобальной политике». Эксперт подвел итоги года и рассказал об успехах российской дипломатии, о том, каким образом мировой контекст повлиял на эти успехи и обусловил их. Также Лукьянов определил, какие процессы будут наиболее важными и интересными для нашей страны в году наступающем. Slon приводит сокращенную версию лекции.

Я слежу за внешней политикой почти 25 лет, но 2013 год мне показался одним из самых интересных за это время. Мы переживаем переломный момент, когда международная политика вступает в новую фазу, условно ее можно назвать фазой «после после холодной войны». Холодная война закончилась на рубеже 1980–1990-х годов, и после этого в течение двадцати лет предпринимались попытки выстроить некую модель международных отношений, в итоге так и не сложившуюся. Произошло это в эпоху так называемого конца истории. Долгое время казалось, что сценарий уже определен и дальше развитие пойдет в понятном направлении. Метафора конца истории означала, что теперь все наконец-то прояснилось, западная модель построения общества, государства и международных отношений доказала свою состоятельность, и встал вопрос – когда она распространится на весь мир? События на международной арене, казалось бы, давали основания для оптимизма. Речь не только о переменах в Восточной Европе или в Советском Союзе, но и о падении диктатур Восточной Азии и Латинской Америки, конце режима апартеида в Южной Африке. Надежды не сбылись, ожидания не оправдались, новое мироустройство даже не возникло. Была попытка утвердить систему, в которой США являются бесспорным и безальтернативным лидером, а остальные постепенно подстраиваются в той или иной роли. Водораздел прошел по событиям 11 сентября 2001 года, когда вдруг стало понятно, что эйфория 1990-х годов не имеет никакого отношения к реальности, а за фасадом достаточно успешных трансформаций во многих частях мира происходили совершенно другие процессы. В тот день они вышли на поверхность в таком ярком, я бы даже сказал, театрализованном виде. Более мощного визуального символа неудачи концепции линейного развития истории, чем обрушение башен-близнецов в Нью-Йорке, наверное, никто не придумал бы.

Далее администрация Джорджа Буша попыталась использовать случившееся, чтобы утвердить американское доминирование, но привело это скорее к противоположным результатам. Ближний Восток, который должен был стать ареной успешного переустройства под воздействием внешних сил, частью погрузился в хаос, а частью – переустройство случилось, но совсем не так, как предполагали его архитекторы в начале 2000-х годов. В 2013 году произошло несколько символических событий, каждое из которых, может быть, и не кажется таким уж важным, но знаменует больше, чем видно на первый взгляд.

Асад, Сноуден, Евросоюз

Первое и самое главное – пожалуй, впервые на моей памяти США, замахнувшись для удара и объявив, что нехороший человек Асад будет наказан за совершенное им гнусное античеловеческое деяние, так его и не нанесли. Америка вдруг задумалась: оказывается, силовое решение может быть не то что неправильным, но бессмысленным. Мне кажется, президент Обама изначально понимал, что американский удар не решит ни сирийский, ни ближневосточный вопрос. И дело не в том, что президент Америки слабый или непоследовательный, а такие обвинения звучат. Полагаю, он просто в какой-то момент понял, что реальность изменилась. Роль Барака Обамы в истории будет довольно своеобразной. Некое сдутие гигантских ожиданий 2007–2008 годов до, мягко скажем, весьма противоречивой и скромной оценки сейчас, которая, возможно, станет еще скромнее к моменту, когда он закончит свое президентство. Тем не менее он, судя по всему, гораздо лучше понимает реалии современного мира, чем его оппоненты и большинство американских политиков, исходящих по инерции из того, что американское лидерство в том виде, в каком оно было запланировано после победы в холодной войне, безальтернативно. Интересными и важными будут через 2,5 года президентские выборы. Кандидаты представят два очень четко выраженных пути США на следующие десятилетия. Актуальные в Америке дискуссии ведутся вокруг стратегических приоритетов.

Такое впечатление, что в Сирии мы наблюдали не нерешительность США или их нежелание брать ответственность, а конец целого периода, когда считалось, что гуманитарная интервенция – это способ разрешения локальных конфликтов. Если в 1999 году в Югославии США и их союзники могли позволить себе не спрашивать санкции Совбеза ООН, либо интерпретировать все так, что как будто спросили, то потом это уже не получилось, не было больше внутренней убежденности в собственных силах и правоте. Это означает необходимость возвращения к классическим принципам дипломатии, ведь урегулирование локальных конфликтов раньше было прерогативой именно дипломатов.

Второе важное событие – история с Эдвардом Сноуденом. С одной стороны, она показала пределы могущества государств и их спецслужб. Но чем активнее ведут себя спецслужбы, тем неожиданней возникает изнутри такой феномен, как Сноуден. В каком-то смысле он выступил как агент глобального гражданского общества, сопротивляющийся тотальному воздействию со стороны органов государства. И непонятно, что с этим делать. Очевидно, что Эдвард Сноуден показал пример, и его случай не будет единственным.

Можно по-разному относиться к Сноудену. Кто-то считает его героем, а кто-то – предателем. У наших руководителей, как мне кажется, очень смешанное отношение, потому что Путин как президент обязан был поддержать человека, обратившегося за защитой от другого государства, а как профессионал в области разведки едва ли испытывает большой энтузиазм в отношении Сноудена. Будучи офицером спецслужб, Сноуден злоупотребил положением. Как бы то ни было, этот человек – диссидент нового типа. В прежней эпохе диссидент знал, куда ему деться: из СССР он девался за железный занавес и наоборот. А здесь оказалось, что деться некуда, потому что китайцы очень аккуратно и элегантно его сплавили, они не боятся Америки, но зачем им эта головная боль; страны, которые традиционно готовы бросать вызов США, сделали соответствующее заявление, но никто пальцем не пошевелил, чтобы ему помочь в реальности, – а зачем? И Россия – практически единственная страна, где он смог приземлиться. По соображениям престижа Россия не может прогнуться и выдать его Соединенным Штатам, и она обладает достаточным весом, чтобы не реагировать на американское давление в то время, когда никто другой этого сделать не может. Отсутствие каких-либо альтернатив в мире довольно удручающе. Но в то же самое время Сноуден нанес существенный урон не столько безопасности США, сколько их моральной репутации. Довольно сложно стало американцам многие вещи делать, говорить. 

И третий момент – история с Украиной, вернее, с тем, что Евросоюз в 2013 году столкнулся с проблемой провала своей политики практически по всем направлениям. Сначала ЕС исчез как значимый игрок с Ближнего Востока, и те заявления, которые делают из Брюсселя или Парижа, никого уже не интересуют. Фактическая неудача Вильнюсского саммита, конфуз с отказом Украины подписывать договор с ЕС – это не просто неудача локального характера. Либо ЕС как-то докажет, что все-таки обладает мощным воздействием хотя бы на близлежащие страны, либо тенденция к замыканию в себе станет окончательной. Почему это важно с глобальной точки зрения? Потому что европейская модель, интеграция после конца холодной войны, во многом выглядела как новая реальность, в которую мы вступали и которая должна была распространяться дальше. Оказалось, что суперуспешная модель второй половины XX века в теперешних условиях не работает так, как раньше. Более того, внутренние проблемы, которые раньше как-то решались или нейтрализовали друг друга, сейчас мультиплицировались. В результате Евросоюз будет решать свои проблемы и, наверное, каким-то образом решит, но совершенно очевидно, что модельную роль он выполнять сейчас и в обозримом будущем уже не будет. Мне кажется, что кончились даже такого рода амбиции, потому что в этом году США и ЕС начали переговоры о Трансатлантической зоне свободной торговли, точнее говоря, торговли инвестициями. Фактически это признание Евросоюза, что самостоятельную роль он больше играть не намерен и готов вернуться под американский патронат второй половины XX века, под которым Западная Европа развивалась очень успешно. 

Почему Россия успешна в этом году? 

Одна из причин проста – не столько благодаря собственным заслугам, сколько тому, что происходило с другими крупными игроками. Россия же отличалась по разным вопросам очень последовательной и принципиальной позицией. Как комментатор внешней российской политики я отвечал на вопросы журналистов: что вы делаете в Сирии, зачем занимаете такую позицию? Это же бессмысленно: скоро скинут этого диктатора, и вы останетесь ни с чем, не лучше ли быстренько переориентироваться? Когда я пытался объяснить, что переориентироваться не надо, потому что те, кто гипотетически может победить, все равно друзьями России не будут, а последовательность – это солидно, мне смеялись в лицо. Сейчас выясняется, что даже те, кто российскую позицию абсолютно не понимает и считает глубоко порочной и неправильной, отмечают, что лучше иметь какую-то твердую линию, чем никакой. И выяснилось, что твердость и последовательность приносит некий результат, во всяком случае, когда другие этим похвастаться не могут. То же самое касается Украины. Почему руководство Украины посчитало все издержки только за две недели до подписания и вдруг открыло для себя, что это очень невыгодно, – загадка.

Россия, как мне кажется, вполне сознательно перестала думать стратегически. Если внимательно прочитать статью Путина «Россия – меняющийся мир», то смысл оказывается в том, что все рушится и стратегия бессмысленна, наоборот, надо быть готовым к любому сценарию. Тактика – лучшая стратегия. Раньше считалось, что реактивность, отличавшая российскую внешнюю политику, – это плохо, это недостаток. Сейчас реактивно действуют все. Выходит, что мы были более последовательны в своем реагировании, поэтому чего-то добились.

Россия во многом достигла лучших результатов на том же Ближнем Востоке, поскольку при Путине прагматизм остается любимым словом, мы должны преследовать свои национальные интересы, не быть скованными догмами. Поэтому Россия, глядя на ближневосточные события абсолютно без каких-либо идеологических предпочтений и сквозь призму реальной политики и классических принципов международных отношений, оказывается более адекватной реальности, чем США и Европа, которые все равно пытаются найти какие-то идеологические посылы. Отчасти мы преуспели поэтому. В президентском послании впервые официально объявлена государственная идеология. Путин подчеркнул, что мы консерваторы, но это консерватизм не в смысле осторожного подхода, а идейный, опирающийся на традиционные ценности. Это заинтересовало и несколько насторожило, потому что, с одной стороны, если претендовать на существенную роль в мире, то без ценностной базы это не получится. У Запада была ценностная универсалистская база, которую он предлагал другим. У Китая ценностная база есть, но она сугубо своя, и ее невозможно никуда транслировать. Если Россия претендует на серьезную роль, без ценностной основы не обойтись. Но президент в том же самом послании подчеркнул, что мы не сверхдержава и не хотим ею быть, не хотим никому ничего навязывать и не хотим ничего патронировать. Думаю, это не риторика, а поворот к другой политике – ценностно ориентированной. Тогда возникает вопрос, что это будет означать на практике? Так как идеологическая политика – это определенные ограничения, в каких-то ситуациях придется защищать не интересы, а ценности, которые заявляешь. Как пишут американские коллеги, в условиях тотальной прозрачности делайте то, что вы говорите, иначе будет хуже. Вот значит ли это, что Россия поворачивается к некоему иному типу политического поведения на международной арене, мы выясним в наступающем 2014 году.

То, что мне кажется важным и не вполне ясным, так это обращение по поводу ценностей и консервативной политики к Западу. Китай разделяет мнение России по каким-то международным вопросам, он тоже за суверенитет, полностью согласен с недопустимостью интервенции и гегемонии, но все, что касается традиционных ценностей, ему неинтересно. И получается, что мы декларируем поворот на Восток, в послании президент сказал, что это главный приоритет России на XXI век, но разговаривать на концептуальном уровне все равно собираемся продолжать с Западом. Как это сочетается с азиатизацией политики, вопрос, на который предстоит ответить. Своими успехами в 2013 году мы не только повысили свой статус, но и породили соответствующие ожидания. Я уже от нескольких арабских знакомых и коллег, без всякой симпатии относящихся к российской политике, слышал: молодцы, сделали американцев, а собираетесь ли вы замещать Америку? Я могу ошибаться, но замещать Америку на Ближнем Востоке никто в России не собирается. То, что делалось, делалось не для того, чтобы превратиться в ведущего игрока в этом регионе, задачи стояли более скромные. Но теперь важно эти ожидания не обмануть.

Что будет в 2014 году?

Есть несколько процессов, за которыми надо следить, они являются продолжением политики России в 2013-м. Прежде всего это окончание беспрецедентной блестящей операции по уничтожению химического оружия в Сирии. Напомню, что когда в сентябре идею выдвинул Путин, большинство комментаторов говорили, что это, конечно, здорово, но невозможно. Много технических проблем и проблем военной безопасности. Тем не менее мы видим, что это происходит и, видимо, будет завершено.

Другая тема, непосредственно связанная с происходящим в Сирии, это президентские выборы. И вот где звено, соединяющее успешное решение химического вопроса с политическим процессом, который должен остановить происходящее в Сирии, непонятно. Может, оно появится в случае успешного проведения Женевы-2, но есть сомнения.

Завершение миссии НАТО и США в Афганистане. Я знаю, что многие коллеги в российском МИДе не верят, что она завершится, и эти девять мощных опорных баз, которые американцы там собираются оставить якобы для тренировки афганских сил безопасности, наводят на некие мысли. Мне кажется, есть разночтения между Россией и ОДКБ по степени опасности постнатовского Афганистана для соседей.

Ожидается, что будет завершен процесс подготовки договора Евразийского экономического союза. Очень много мифов вокруг этой евразийской интеграции, много недопонимания, часто не видят существующих проблем, а несуществующие раздувают. Как бы то ни было, это очень интересный эксперимент.

Объявленный президентом приоритет на XXI век – развитие Сибири и Дальнего Востока. Хотелось бы в 2014 году увидеть, как этот приоритет начинает наполняться реальными действиями, потому что пока мне кажется, что конкретных шагов маловато.

Я не знаю, чем закончится история вокруг Украины, у меня довольно пессимистический взгляд, думаю, там вообще хороших сценариев нет. Происходящее напоминает театр абсурда, когда соперничество за жемчужину имперской короны становится самоцелью. Задача – победить, а не понять, что дальше с жемчужиной делать. России не всегда была чужда игра с нулевой суммой, но в данном случае совершенно поразительно, в какой раж и азарт вошел ЕС, где уже все приличия отброшены, главное победить, а там разберемся. Я надеюсь, что в 2014 году станет совершенно очевидной бессмысленность этого противостояния, так как Украина – настолько проблемная страна, что ее надо холить и лелеять совместными усилиями и пытаться ее хоть как-то развивать, а уж потом делить. Пока делить нечего.

Интересный процесс – динамика отношений Китая и США по территориальным вопросам. Через полгода закончится мораторий на холодную войну между Америкой и Ираном, чем закончится, непонятно. Есть разные мнения, выгодно ли России это движение, мне кажется, выгодно: Иран союзником США не будет ни при каких условиях, а если он благодаря выходу из изоляции станет более активным и весомым в регионе, это полезно, потому что с ним у нас отношения сложные, но конструктивные.

Суммируя, можно сказать, что завершается эпоха, когда иллюзии, порожденные концом холодной войны, рассеиваются. Это не означает, что все распалось окончательно. Принципы и устои подвергаются медленной эрозии, и пройдет время, прежде чем мы сможем начать строить новое. Полагаю, что все произошедшие за последние год-два перемены – это контуры будущего мирового устройства. Они пока далеко, за горизонтом их не разглядеть, но они есть. Или туман начнет рассеиваться, или мы найдем оптику, которая поможет различить более точно, что нас ожидает. Ведь чтобы готовиться к будущему, желательно понимать, каким оно будет.