Michaela Rehle / REUTERS
Представители силовых структур, как бывшие так и действующие, регулярно сообщают о существующем заговоре против России, «кольце врагов», а также «предателях, действующих изнутри». О чем-то подобном совсем недавно говорил глава Следственного комитета Александр Бастрыкин в своей нашумевшей статье. Сейчас похожие идеи воспроизвел генпрокурор Юрий Чайка, обвинивший уже позабытый центральными телеканалами, но все еще запрещенный по решению суда в России «Правый сектор» в попытке организации переворота у нас в стране. Порой высказывания о заговорах (речь даже не об упомянутых силовиках) выглядят достаточно абсурдно, чтобы вызвать сомнения в психической дееспособности ораторов. Slon Magazine поговорил с клиническим психологом Александром Сосландом, который объяснил, почему в России любят упрекать друг друга в сумасшествии и как можно отличить вменяемого человека от человека с диагнозом. Даже если он действующий политик.
Генпрокурор Чайка обвинил «Правый сектор» (запрещенный в РФ) в попытке совершить госпереворот в России. По мнению генпрокурора, главным инструментом украинских националистов стали странички социальной сети, с которых они совершали призывы к массовым беспорядкам и несанкционированным действиям на территории РФ. Кто-то уже бросился упрекать Чайку в «паранойе», но, на самом деле, заявления генпрокурора ни имеют никакого отношения к душевным расстройствам.
Юрий Чайка, насколько это можно проследить по его выступлениям, вполне здоровый человек. Его заявление носит внятный и продуманный пропагандистский характер. Он, конечно, приведет какие-то данные в пользу своих подозрений, представит улики в пользу этих взглядов. Пусть и немного странно пытаться заподозрить «Правый сектор» в каких-то осмысленных действиях по совершению переворота в России (кажется, что своих проблем у них достаточно), но то, что Чайке и другим силовикам приписывают некие душевные болезни – частый и достаточно распространенный в нашей политической культуре ход.
Задача такого полемического приема – в дискредитации оппонента, в том, чтобы выставить его как душевнобольного, а значит, и не отвечающего за свои слова, недостойного партнера для политической полемики. Такое идеологическое уничтожение через психиатрическую метафорику можно увидеть довольно часто. В частности в многочисленных ток-шоу на федеральных каналах, когда события, вызывающие спорную реакцию, пытаются представить, приписывая то одному, то другому неугодному политику или даже целой группе, некие душевные болезни. Очень часто приходится слышать, как украинские события пытаются прочитать через психиатрические термины.
Это же касается и сюжета по сбору подписей за проведение психиатрической экспертизы одиозному депутату Елене Мизулиной. Я совершенно не в восторге от ее политических инициатив, но, вне всякого сомнения, она человек душевно здоровый, и попытка привлечения ее к психиатрической экспертизе – ровно такой же прием по дискредитации. Намного более яркие примеры психиатрической диффамации – злоупотребление психиатрией в преследовании диссидентов в советские времена.
Диагноз, который Бехтерев якобы поставил Сталину, паранойя, с точки зрения современной классификации психических расстройств мало что говорит
К сожалению, люди все чаще обвиняют другу друга в том, что оппонент является душевнобольным и призывают его «провериться» у психиатра по любому спорному поводу. Любой форум или чат в интернете, где имеет место хоть какая-нибудь идеологическая полемика, переполнен псевдодиагнозами и рекомендациями «провериться у психиатра».
Среди политиков XX века не выявлены такие, которые не смогли бы отвечать за себя и за свои поступки. Да, определенные личностные нарушения были выявлены и у Гитлера, и у Сталина. Но они не были душевнобольными. Они страдали тем, что раньше называлось психопатией, а теперь уже уходит из современной психиатрии. Диагноз, который Бехтерев якобы поставил Сталину, паранойя, с точки зрения современной классификации психических расстройств мало что говорит. Вообще же психиатризация политических преступлений – неверный ход уже хотя бы потому, что снижает уровень ответственности тех, кто эти преступления совершает.