«Не буду участвовать, заговор обреченных». Путч глазами адвокатов

«Дело ГКЧП» было заведено в августе 1991 года. Членам комитета и сочувствующим предъявили обвинение в измене Родине, а позже переквалифицировали его в заговор с целью захвата власти. Путчистов поместили в «Матросскую Тишину», через два года освободили из-под стражи, а в 1993-м и вовсе амнистировали. Правосудие новых российских демократов оказалось некровожадным – власть предпочла не заводить себе политзаключенных, да и политическая конъюнктура диктовала компромисс. К годовщине путча Slon Magazine поговорил с адвокатами путчистов; председателя Верховного Совета Анатолия Лукьянова в этом процессе защищало либеральное бюро Генриха Падвы и его партнера Александра Гофштейна, а председателя КГБ Владимира Крючкова – депутат трех созывов Государственной думы от КПРФ Юрий Иванов.

Александр Гофштейн – о том, почему конвоиры любили Лукьянова, какую связь не отключили Горбачеву и кому подчиняются охранники президентов.

Я считаю, что у Лукьянова было алиби – пока шла интенсивная подготовка к созданию ГКЧП, его не было в Москве, он был в отпуске на Валдае. Восемнадцатого августа ему позвонили, часам к девяти вечера он прибыл на вертолете в Кремль и участвовал в знаменитом совещании в кабинете у Валентина Павлова. Его позиция была простой. Узнав, что планируется, Лукьянов, как он утверждает, сказал: «Я в этом участвовать не буду, вы сюда представительную власть не вмешивайте». Думаю, общий смысл он передал правильно, он вообще человек осторожный.

По складу характера он невероятный педант. Всю жизнь вел дневники, и в этот день, конечно, тоже. В дневнике напротив 18-го числа была запись в 21:22: «Совещание в кабинете Павлова, не буду участвовать, заговор обреченных». Кто-то, может, и хотел что-то домысливать относительно его прозорливости, осторожности, что это могло быть задним числом написано. Но в дневнике его это есть. Если посмотреть на группу обвиняемых, Павлов – экономист, Янаев – комсомольский работник, Язов – служака, Варенников – ястреб, Бакланов – технарь, очень активный коммунист. Но самый опытный и дальновидный среди них, конечно, Лукьянов, ведь он с начала 50-х работал в Кремле.

Осторожный, умный, сто раз отмерь – один раз отрежь – это про него. Он ведь, это сейчас мало кто вспоминает, неоднократно признавался лучшим спикером Европы за совершенно виртуозное умение владеть аудиторией. Мог возникнуть вопрос, с какой целью он это делал, ему много раз припоминали микрофон, отключенный Андрею Сахарову. И вместе с тем он был, конечно, мастером своего дела, единственный человек, у которого хватило ума хотя бы не с головой в этот омут погрузиться. Он же с Горбачевым с университетских времен, они были близкими друзьями. После путча их отношения закончились.

Президент СССР Михаил Горбачев и председатель Верховного Совета СССР Анатолий Лукьянов, 1991

Валентин Кузьмин / ИТАР-ТАСС

Лучшая защита – молчание

Когда Лукьянова арестовали, к Генриху Павловичу Падве, с которым мы вместе работали, обратилась дочь Анатолия Ивановича Елена – сегодня она адвокат, а тогда была преподавателем. Выбор их семьи пал на нас двоих, так мы стали защитниками первого председателя парламента Советского Союза. Лукьянов не был членом ГКЧП – он был лицом, обвиняемым в участии в государственном перевороте. Но само дело было невероятно интересным и престижным для любого юриста, как бы он ни смотрел на жизнь. Адвокаты до этого момента были людьми безвестными. А тут мы, что называется, ощутили на себе жар софитов.

Вы только не подумайте, что я оцениваю по принципу «наш лучше всех». Но мне казалось, что Анатолий Иванович был абсолютно идеальным подзащитным. Мудрым, работоспособным и демократичным. И он беспрекословно воспринимал наши рекомендации, хотя они не всегда были приятными. На первой встрече мы ему сказали: «Ваша коммунистическая идеология нам отнюдь не близка, защищать ее мы не будем. Мы готовы выполнять функцию ваших адвокатов в уголовном деле, которое, с нашей точки зрения, возбуждено без законных оснований. И видим свою задачу в том, чтобы из разряда политических превратить дело в уголовное. А что касается ваших убеждений – за убеждения судить нельзя. Можно судить за незаконные действия». Он воспринял это безоговорочно, хотя я знаю, что некоторые обвиняемые по этому делу ожидали идеологического единства от своих адвокатов.

Его, конечно, распирало от желания высказаться, он хотел объяснить городу и миру, что как председатель парламента совершал действия, на которые у него было законное право. Но мы сказали: «Анатолий Иванович, ваша единственная эффективная защита – молчание, заявление о вашей невиновности без расшифровки причин». И он ответил, я помню дословно: «Я доктор юридических наук, я профессор. Я председатель Верховного Совета Советского Союза, но я ничего не понимаю в уголовном праве и процессе, поэтому вашу рекомендацию принимаю безоговорочно». Не исключено, что это стоило ему гипертонического криза в тюрьме. К тому же до него доходило, что некоторые обвиняемые по этому делу общаются с прессой, делают публичные заявления, бичуют Михаила Горбачева, Бориса Ельцина, описывают, какие они патриоты, как они спасали Россию. Но он сдержался. А потом, когда следствие закончилось и ему предъявили материалы дела, он понял, что избежал столкновения лбами.

Кофе с коньяком

Со всеми обвиняемыми в полном составе мы познакомились, когда дело поступило в Верховный суд Российской Федерации, в 1993-м, Союз уже распался. Защита выстраивала солидарную позицию, обсуждала совместные планы, ходатайства, заявления, обращения. Подзащитные вели себя по-разному. Например, один из генералов предлагал навести порядок – назначить дежурного из числа адвокатов, а их было 25 человек, который с утра докладывал бы всем, сколько человек собралось на заседании, кто пришел, кто не пришел, какие свидетели явились. Обещал график цветными карандашами нарисовать.