Maxim Zmeyev / REUTERS
Сюжет для грустного детективного рассказа: молодой следователь находит в архиве старое нераскрытое уголовное дело. Листает пожелтевшие страницы – сначала от скуки, потом втягивается, не может оторваться, забирает папку домой и уже глубокой ночью при свете настольной лампы понимает вдруг, что вот он, убийца – второстепенный свидетель, показания которого в деле занимают полстранички. Наутро следователь идет к начальству, размахивает руками, пытается что-то доказать, начальство вяло соглашается. Разыскивают того сильно постаревшего свидетеля; оказывается, он давно уже осужден на пожизненный срок за другое преступление. «Тебе оно надо?» – спрашивает следователя его начальник. Следователь настаивает, что надо. Срок давности не истек. Новый судебный процесс, вина доказана, к пожизненному сроку старика добавляют еще десять лет. Финал – разговор следователя с преступником. Осужденный улыбается: «Теперь ты понимаешь, что я правильно сделал, что не побежал тогда с повинной?» Следователь молчит. Конец.
Мы не знаем, в какой момент в Москве стало ясно, кто и при каких обстоятельствах сбил малайзийский «Боинг». Возможно, сомнений не было уже вечером 17 июля 2014 года, возможно – на следующее утро, или через два дня, или через неделю. В любом случае «внутреннее расследование», о котором никто ничего до сих пор не знает, наверняка велось быстро, тщательно и не имело никакого отношения к тому, что говорили российские официальные лица сразу после падения самолета и много месяцев спустя.