Александр Петриков специально для «Кашина»

Ведущая телепередачи «Орел и решка» Регина Тодоренко – женщина, судя по всему, умная, поэтому, когда пришел час ее гражданской казни за неподобающие высказывания о семейном насилии, сопротивляться она не стала и отделалась минимальной кровью – публично покаялась, откупилась (так, вероятно, стоит интерпретировать обещание сотрудничать с несколькими соответствующими фондами), о потерях, понесенных в процессе, не сожалеет. Понятно, что ее покаянный текст не имеет вообще никакого отношения к тому, что она сейчас думает и чувствует, но никакой особой искренности от нее и не требуется, речь идет всего лишь о принуждении к лицемерию под страхом служебных и финансовых неприятностей, а особенности российского общества и статус в нем конкретной Тодоренко позволяют ей надеяться на то, что драма трагедией не станет – да, она в зоне риска по международной линии (журнал Glamour лишил ее звания женщины года, а PepsiCo приостановила рекламную кампанию J7 с участием Тодоренко), но в относительной безопасности по линии внутрироссийской (с газпромовских телеканалов за такое пока не увольняют, а лоялистские медиа охотно предоставляют трибуну комментаторам, заявляющим о травле – в этом смысле у нас плюрализм). Активисты, добившиеся ее разоружения перед их партией, по идее, тоже должны испытывать смешанные чувства – да, все вышло почти по-голливудски, но нельзя не понимать, что их потолок пока именно Тодоренко – молодая приезжая украинка из инстаграма; будь на ее месте хотя бы Ксения Собчак, ничего бы не вышло.

Использовать в таких ситуациях отсылки к партсобраниям и тридцать седьмому году – давно дурной тон, но вообще-то это какие-то очень странные правила хорошего тона, когда, следуя западной моде, ты почему-то должен делать вид, что национальный исторический травмирующий опыт – это не про тебя. Да, формулировки типа «я оступилась и ошиблась», «я благодарна своему глупому языку», «спасибо, что вы показали мне гнусные реалии, о которых я даже не подозревала в силу своей неосведомленности и необразованности» по-русски звучат иначе, чем по-английски, и это действительно очень серьезный трагический парадокс, когда постсоветские поколения учатся советской этике у тех, в чьей истории не было левых диктатур с партсобраниями, проработками и накачками. Русские выстрадали свой индивидуализм и свободу, пережив век беспрецедентного подавления личности, но теперь оказывается, что это все было зря, и нужно снова разучивать те слова, от которых мы бежали весь век. Эти аргументы тоже не раз произносились, и любой самодовольный современный комсомолец-западник всегда объяснит в ответ, что ограниченность надо преодолевать, и от советской ущербности надо избавляться, то есть буквально – делать вид, что покаянные речи и внеправовая ответственность «перед коллективом» у тебя ни с чем не ассоциируются, мрачного прошлого не было, исторических травм тоже, ты вырос в Голливуде и к тем несчастным, которых затаптывали на собраниях (в лучшем случае) лет восемьдесят назад, отношения не имеешь.