Петр Авен: «Мне роль спасителя Отечества не близка»

Петр Авен прочел в четверг вечером очередную лекцию из цикла «Реформы 90-х: как это было», организованного Фондом Егора Гайдара. В 1991–1992 годах работал министром внешнеэкономических связей в правительстве Гайдара и, по его собственным словам,отвечал за либерализацию внешней торговли и конвертируемость рубля. Slon приводит некоторые выдержки из его лекции: Предыдущие лекции смотрите здесь и здесь.

Мне роль спасителя Отечества не близка: мы никого особо не спасали. Если людям не мешать жить, не организовывать войну или продразверстку, они сами спасаются. Реформы начинаются тогда, когда все плохо. Их редко начинают, почти никогда, когда все хорошо. Реформы в 1991 году начались не потому, что все было плохо, а потому что очень плохой была динамика. Советская экономика в 70-е годы не имела ничего общего с тем, что называют central planned economy или командной экономикой. Никакого плана уже толком не было. Экономика была такой большой и сложной, что никакой Госплан не мог с ней разобраться. Главное отличие постиндустриальной экономики в том, что у нее так всего много, что центр уже ничего не знает. Те темпы экономического роста, которые удавалось поддерживать во время индустриализации, во многом мифические: это миф, что сталинская экономика очень быстро росла. Есть несколько людей, цифрам которых мы верили и которым, как мне кажется, можно верить и сегодня: Богачев, Ханин, Пономаренко. По расчетам Ханина с 1929 по 1987 год средний темп роста экономики в СССР был 3,3%. Правда была война, но темпы были не гигантские. Они были больше чем на Западе. В целом за это время советская экономика выросла в 7 раз, и это немало. Американцы выросли в 6, но у них не было войны и была существенно большая база, французы выросли в 4 раза. Советская экономика росла, безусловно, быстрее, но никакого экономического чуда не было. Лучшие года для советской экономики были во времена Хрущева. В 1990 году ВВП впервые упал, в 1991 году еще скатился. Для нас очевидно, что все катилось в тартарары. Не докатилось. Мы получили первое задание с Гайдаром написать программу экономических реформ для Политбюро в 1984 году. Мы хотели делать медленные реформы, но экономика разваливалась, и разваливалась быстро. Но главное, что произошло в Советском Союзе – это радикальное падение нефтяных цен весной 1986 года. У нас конспирологическая страна, у нас очень любят придумывать, что американцы устроили заговор и обрушили нефтяные цены. Мне это говорили очень грамотные люди. Я даже сам начал в это верить. И потом я беседовал на эту тему с бывшим министром обороны Рамсфедом, а буквально несколько месяцев назад я беседовал с бывшим госсекретарем Джимом Бейкером и спросил, правда ли что американцы устроили заговор в 1986 году, чтобы обвалить цены на нефть и развалить Советский Союз. Они дали один и тот же ответ: вы слишком высокого мнения об интеллекте американских политиков. На самом деле, это было неожиданно для американцев. Это было решение саудов, которые решили что надо прекратить обманы внутри ОПЕК и выбросили на рынок гигантский объем нефти, и нефть обрушилась в цене. Оказалось, мы ничего не знали, это были совсекретные цифры: я прихожу на работу (меня назначили 11 ноября 1991 года) и получаю срочное донесение от Внешпромбанка СССР. Я первый раз в жизни вижу график погашения долгов и сколько у нас осталось (я все эти бумажки оставил на память): в тот день, когда меня назначили, золотовалютные резервы страны составляли $60 млн. Это было меньше половины дневного импорта. Заплатить нам надо было без всяких отсрочек $20 млрд в 1992 году. Отсрочка была согласована до меня, мне осталось только подписать. Мне осталось заплатить в 1992 году $8,7 млрд. При этом весь импорт – все продовольствие, медикаменты – покупает государство под гарантии других государств. В частности, под гарантии США. Звонит американский посол и сообщает, что если платить не будете, у вас не окажется инсулина. Вместо того, чтобы заниматься реформами, мы как сумасшедшие бегали и уговаривали – не останавливайте импорт, мы как-нибудь справимся. На 1 января 1992 года внешний долг СССР был равен $81–82 млрд. Когда Горбачев пришел к власти, было около $30 млрд. Еще $16 млрд – внутренний валютный долг. Это деньги предприятий и граждан на счетах во Внешэкономбанке: из них $10 млрд – деньги предприятий, $6 млрд – граждан. Итого $97 млрд, а наличности – $60 млн. Такая вот приятная история. По оценкам Геращенко, было 240 тонн золота, мне кажется, что золота было меньше – 150 тонн. Это та ситуация, которая нам досталась и которой нужно было заниматься. Платить нам было нечем, и мы выбрали для себя такую тактику: мы поставили для себя планку, посчитав сколько кому нужно, чтобы наладить отношения и дальше брать кредиты, что будем платить $380 млн в квартал. Мы с Нечаевым были поставлены Гайдаром делить валюту. Тяжелейшая история. Приходят директора предприятий, у них на счету какие-то деньги лежат, а их уже нет, этих денег. Они потрачены. И то, что есть, надо как-то делить. Надо реформы делать, а тут 20 часов каждый день заседание валютно-экономической комиссии. Формально ее Гайдар возглавлял, но он никогда не ходил. Предприятия понимали, что деньги забираются, поэтому деньги просто не возвращали. По нашим оценкам, к январю 1992 года нелегально на счетах предприятий за рубежом лежало порядка $5 млрд, еще миллиард был на счетах граждан. Мы ввели механизмы, которые гарантировали получение валюты. Я придумал и ввел обязательную продажу валюты, многие экономисты были против. В частности, небезызвестный Джеффри Сакс говорил, что в жизни не отмените, будете потом 10 лет. Но я сказал – я введу, я и отменю. Отменить я не сумел. Я считал, что надо подталкивать предприятия к торговле, чтобы они учились торговать. Для этого создали ММВБ. К 1 июлю 1992 года резервы были уже $21 млрд. И миллиард из этих резервов мы забрали на критический импорт. Сейчас, вы знаете, резервы уже за $500 млрд. Нам бы эти резервы тогда. Мы бы еще долго проработали. Одна из тем, которой я занимался, – конвертируемый рубль. Всю валюту, которые предприятия получали за экспорт, они должны были продать государству – по разным курсам. Причем чем дальше советская власть жила, тем больше этих курсов становилось. Их были тысячи! Когда мы ввели единый курс ЦБ, то в первом полугодии 1992 года медикаменты импортировались в 8 раз дешевле этого курса, предметы потребления – в среднем в 10 раз, а продукция машиностроения – в 60 раз. Идея конвертируемого рубля была совершенно естественная, я не сомневался, что это надо делать. Это был указ, написанный мною. Я пришел с этим докладом (это был самый конец ноября 1991 года), мы собрали руководителей Минфина СССР и Минфина РФ. И я зачитал содержание указа. Мне было 36 лет, я был намного моложе всех тех, кто там сидел, они, конечно, смотрели на меня, как на идиота. Я в конце спросил – все понятно? И один замминистра говорит – да, все понятно, только один вопрос: курс-то какой будет? С тем же самым я пошел в Верховный совет. Вышел на трибуну, все рассказал, они думали, что я городской сумасшедший. Смех в зале – я говорю: а что, собственно, такое. Встает доктор наук, известный человек и говорит: вы совсем идиот, молодой человек? Что, можно вот так пойти и купить доллары? – Я говорю: да, в Москве будет куча обменных пунктов, можно будет пойти, продать рубли, купить доллары. – Он: вы сумасшедший – долларов не хватит. И они написали бумагу Ельцину: нельзя вводить свободный курс, долларов не хватит.

Следующая лекция из цикла «Реформы 90-х: как это было» – «Цена промедления: Почему реформы 90-х оказались безальтернативными?» – состоится 1 декабря в 19.00 в лектории Политехнического музея. Ее прочитает министр экономики РФ в 1994-1997 гг Евгений Ясин.