Кадр из фильма Фолькера Шлендорфа "Жестяной барабан"
Я смотрел «Жестяной барабан» Фолькера Шлендорфа несколько раз. В первый раз лет — 30 назад, а потом несколько раз пересматривал. Этот фильм сразу ударяет по голове и навсегда врезается в память. На уровне чисто визуальных образов он поражает. Технически он сделан восхитительно. При этом его сюжет ни на что не похож и легко пересказывается. Мне очень нравился этот фильм. Да что там нравился… Я считал его одним из своих любимых фильмов. Я с важным видом говорил о том, что этот фильм лучше любого другого объясняет то, что произошло в ХХ-м веке с Германией и с немцами. При этом, если бы кто-нибудь догадался меня спросить, что он, собственно, объясняет, и в чем его смысл, я бы затруднился ответить.
Впрочем, в этом своем затруднении я был не одинок. В 1980-м году эта экранизация первого и самого известного романа будущего нобелевского лауреата Гюнтера Грасса заработала целый букет призов и номинаций — от Каннской Пальмовой Ветви и до Оскара за лучший иностранный фильм, но ни одного внятного критического отзыва на нее я не нашел. Честнее всех оказался самый читаемый кинокритик того времени, Роджер Эберт, который просто признался, что фильма он не понял — и, несмотря на всеобщие восторги, поставил картине всего две звездочки из четырех, сославшись на «сложность "Жестяного барабана", который является либо (а) аллегорией о протесте одного человека против бесчеловечности мира, либо (б) историей о несносном маленьком мальчике».
Для меня все изменилось в конце зимы этого года. В последних числах февраля. В эти первые военные дни, пока я внутренне барахтался в вязком киселе из собственных непереваренных мыслей и мутных тошнотворных ощущений, мне несколько раз отчетливо привиделось, что я встречаюсь взглядами с маленьким Оскаром Мацератом. Прозрачные, немигающие, выпученные серо-зеленые глаза. Тяжелые веки. Сдвинутые брови. Оттопыренные уши. Вечно приоткрытый маленький ротик. Красно-белый барабан на шее и барабанные палочки в руках. Сейчас он забарабанит и одновременно закричит так остро и так пронзительно, на такой невыносимо высокой ноте, что в соседних домах вылетят стекла.
Отвращение. Не страх, не жалость, не стыд — отвращение. Вот что я увидел в его полубезумных глазах. Вот что я испытывал в те февральские дни.
Одно дело было просто когда-то увидеть это чувство на экране, а совсем другое испытать его самому. Тем более испытать его, зная, что это чувство — коллективное, и что оно вдруг разом ненадолго объединило тебя со многими знакомыми и незнакомыми тебе людьми.
Мне кажется, что тогда-то я и понял, кто такой этот маленький Оскар Мацерат, герой «Жестяного Барабана». Он не простой несносный мальчишка, и он никакая не аллегория. Он мифологическое существо, получеловек, полубог. Подобно герою античного пантеона, он, обладая уникальными человеческими чертами и характером, является носителем сверхчеловеческих способностей и, при этом, как бы воплощает какую-то важнейшую область внутреннего мира человека. Оскар — Бог отвращения. А «Жестяной барабан» — не историческое полотно и не метафора. Он описывает вечно возвращающуюся ситуацию через мифологический образ. Поэтому это фильм — миф.
https://www.youtube.com/watch?v=rNwqTHby7lE
Чтобы узнать героя, нам необходимо знать его предысторию, знать откуда он вышел. В буквальном смысле вышел. Рассказу о рождении героя должен предшествовать рассказ о рождении, а чаще, о зачатии его матери. Так в большинстве греческих мифов. Так в Евангелиях. Фильм начинается с зачатия Оскара.
Мать Оскара была зачата следующим образом. Его бабка, молодая кашубская крестьянка Анна Бронски сидела на краю картофельного поля у самодельного костерка и пекла картошку на костре. Мимо пробегал бандит и поджигатель Коляйчик, которого преследовали двое вооруженных жандармов. Коляйчик упал перед ней ниц и попросил спрятать его где-нибудь. Вокруг простиралось бескрайнее картофельное поле. Только грязь, ветер и сухая подмерзшая ботва. Вдалеке маячили фигуры жандармов.
Анна Бронски приподняла все четыре надетые на ней юбки, и запустила Коляйчика под них. Подбежали жандармы и увидели крупную тетку, сидящую у костра и перемешивающую золу тоненькой палочкой. Вот пока они бегали вокруг тетки, задавали ей дурацкие вопросы, тыкали штыками от винтовок в корзинку с картошкой и груды ботвы, и была зачата мать героя. По глазам Анны Бронски, по отдельным ее движениям, и по нескольким придавленным всхлипам, мы даже точно видим, в какую секунду это произошло. Жандармы тоже это все видят, но так и не понимают, что это с ней происходит. Да им и лень разбираться, и они убираются восвояси.
В чудовищно многословном модернистском романе Гюнтера Грасса эта сцена разворачивается на десятки и десятки страниц, и я не смог дочитать ее до конца. В фильме Шлендорфа все длится каких-то пять минут, и они, эти пять минут, отпечатываются у тебя в голове навсегда. Хорошее кино может быть невероятно эффективно в смысле представления времени.
Сцена зачатия матери героя — очень «грязная» сцена. «Грязная» — не в смысле ее аморальности, а в самом прямом смысле: все происходит в сплошной грязи. И дело в том, что, ну как бы это сказать, эта грязь на тебя немедленно липнет. С первых же кадров. Потому что ты сразу понимаешь: она, эта грязь, имеет к тебе непосредственное отношение.
Такие «липнущие» сцены, стыдные, ползучие, невыносимо интимные, составляют костяк фильма. Одно время картину даже пытались запретить в США за детскую порнографию, хотя ее там и в помине нет. Но блюстители нравов верно ощутили это чувство испачканности, вызываемое «Жестяным барабаном», и благоразумно решили оградить от него благонамеренных граждан.
Кадр из фильма Фолькера Шлендорфа «Жестяной барабан»
«Человек зачат в грехе и рожден в мерзости. Путь его от пеленки зловонной и до смердящего савана». Когда-то эта фраза из романа Роберта Пен Уорена «Вся королевская рать» потрясла мою невинную подростковую душу. Каждая «стыдная» сцена «Жестяного барабана» оказывается сценой зачатия ребенка. Впрочем, как был зачат сам Оскар, нам не показывают, но мы узнаем, что зачат он был от двух отцов.
Маленький Оскар родился в свободном Данциге в 1923-м году. Данциг (нынешний Гданьск) был свободным, потому что по итогам Первой Мировой Войны его объявили свободной зоной. Он не принадлежал ни Польше, ни Германии, хотя город был, в сущности, немецким. Впрочем, там был и одно важное польское государственное учреждение: польская почта. На этой почте и служил один из отцов Оскара, кузен его матери Ян Бронски. Вторым отцом Оскара был немецкий повар и бакалейщик Альфред Мацерат.
Данциг был свободной зоной, и Германия никак не могла этого пережить. Вторая мировая война началась как раз с битвы за Данциг. Вернее, за польскую почту, потому что это был единственный очаг польского сопротивления в Данциге. По почте стреляли из тяжелых пушек. Там и погиб Ян, первый отец Оскара. Собственно, он не собирался защищать эту злосчастную почту. Его затащил туда маленький Оскар.
Но я не буду забегать вперед, и тем более пересказывать одну из развязок этого фильма, тем более что фильм обладает таким странным свойством, что, кажется, почти весь состоит из трагических развязок. В сущности, это кино про то, как история развязывает то, что завязывали простые ничего не подозревавшие люди. И про то, что эти развязки почти всегда ужасны.
И надо ли говорить, что сейчас эта злосчастная Данцигская почта отдается у меня в ушах невыносимо громким мариупольским эхом.
Мать Оскара любила Яна, но вышла замуж за Альфреда, потому что за немцем в Данциге было как-то надежнее. Ну, так, во всяком случае, тогда казалось. Оба, и Ян и Альфред, были отличными ребятами, и очень дружили друг с другом. С точки зрения естественных законов природы, отцом Оскара мог быть только один из них, но Оскар — герой мифа, и естественным законам природы он не подчиняется. Поэтому отцов у него было два. Впоследствии, как и положено герою мифа, он убьет их обоих.
А знакомимся мы с Оскаром в тот момент, когда он еще находится в утробе матери. Он там лежит и думает, что ему совершенно не нужно рождаться, потому что еще не родившись он испытывает всепоглощающее отвращение к тому миру, который ждет его снаружи. А потом, когда он все-таки решает родиться, мы видим, как это происходит с его точки зрения. Он, маленький кровавый комочек, разглядывает мир внутри матери, а потом снаружи матери, печальными, всепонимающими, взрослыми глазами. Нигде, кроме этого фильма, я ничего такого не видел, и эта сцена тоже отпечаталась у меня в голове на всю жизнь.
Только что родившемуся Оскару мать обещала подарить жестяной барабан, когда ему исполнится три года. «И только перспектива получить жестяной барабан заставила меня не так громко выражать свое желание вернуться в материнскую утробу», — сообщает закадровый голос Оскара. В три года он получил в подарок свой барабан, с которым больше никогда не расстался. И получив его, он сразу решил прекратить расти. Так что, когда начнется мировая война, ему будет целых 16 лет, но выглядеть он будет так же, как в три. Он останется маленьким Оскаром с барабанными палочками в руках и жестяным барабаном на шее.
Кадр из фильма Фолькера Шлендорфа «Жестяной барабан»
Швейцарскому актеру Давиду Бененту, игравшему Оскара, на момент съемок было 11. То, что он сделал в этом фильме, или, скорее, то, что удалось вместе с ним сделать Шлендорфу — это нечто абсолютно невероятное. Его герой на наших глазах пройдет, барабаня в свой жестяной барабан, через детство, отрочество и юность, через мир и войну, через любовь и смерть, через страх, разрушение и позор. Он повзрослеет, переживет первую влюбленность, потеряет невинность, попадет на фронт, потеряет там любимую женщину, вернется с войны, и при этом не изменится внешне. Он останется ребенком, но весь накопленный им опыт отразится в его глазах.
Оскар — маленький человек с барабаном. Вернее, это реализация метафоры маленького человека в ее буквальном, буквалистском смысле, чисто концептуалистский прием, как в романах Сорокина. Вот вам традиционная тема литературы последних двух веков: маленький человек в эпоху страшных исторических катастроф. И вот как она выворачивается.
«Маленькие люди должны оставаться в центре внимания, иначе большие люди захватят все представление», — говорит Оскару пожилой карлик, руководитель цирковой труппы лилипутов. И маленький Оскар следует его совету. Мир вокруг летит в тартарары, но в центре внимания всегда он со своим жестяным барабаном.
Образ маленького барабанщика — образ агрессивный, военный. Барабан и горн — два главных военных музыкальных инструмента. Когда я был маленький, нас в школе заставляли учить песню про юного барабанщика: «Средь нас был юный барабанщик/В атаку он шел впереди/С веселым другом барабаном/С огнем большевистским в груди/… С улыбкой юный барабанщик/На землю сырую упал/» и т.д. … Эта песня до сих пор стучит в мое сердце…
Ритуалы всех детских военизированных организаций, начиная с бойскаутов и кончая пионеров и гитлер-югенда проходят под барабанный бой. Барабанщики и горнисты — центральные символические фигуры в ритуалах этих организаций.
Однако Оскар Мацерат — совсем не такой барабанщик. Его образ можно, конечно, трактовать как трагическую пародию на детский милитаризм, насаждаемый любой без исключения тоталитарной идеологией. Но Оскар совсем не инфантилен. Как раз он — единственный взрослый в этом фильме. Он маленький взрослый среди больших, так и не выросших детей. Он все знает, все понимает и ему никого не жалко.
Барабанщики барабанят, чтобы объединить. С Оскаром все гораздо сложней, потому что барабан ему необходим для прямо противоположной цели. Стук его барабанных палочек не задает ритм, под который удобно маршировать в ногу. Барабан Оскара разъединяет. Когда Оскар случайно оказывается на нацистском параде, его барабан сбивает коричневорубашечников с ритма. Вместо фашистского марша оркестр начинает играть вальс «Голубой Дунай», и участники парада, разбившись на пары начинают кружиться по площади.
Но Оскар устраивает это представление не потому, что его чем-то не устраивает нацизм. Ему вообще плевать на любые «измы». Ему просто не нравится марширующая толпа. Он, Оскар, видит в ней угрозу для себя, маленького человека, которого пытаются выпихнуть с подмостков истории. Оскар барабанит, чтобы оттолкнуть. Для него барабан — это способ отгородиться от мира, высказать миру свою отвращение. А когда одного барабана недостаточно, он кричит. Кричит пронзительным и острым криком, режущим стекло.
Кадр из фильма Фолькера Шлендорфа «Жестяной барабан»
Никто и ничто не может помочь Оскару. Только его крик, и его барабан. Но в этом ребенке с барабаном таится ужасная сила. Вот он вешает свою жестяную игрушку на шею статуи младенца Христа в главном городском соборе и сует ей в руки палочки: «Ну давай, играй, ну чего-то: раз-два-три, раз-два-три… Что, не можешь?» Бог такой же маленький, как сам Оскар. Но он не умеет барабанить. Он вообще ничего в этом мире не может. И Оскар дает ему пощечину. И кричит так, что стекла вылетают во всех зданиях на ратушной площади.
Иногда, то, что чувствуешь, можно выразить только стуком барабанных палочек. Или можно просто очень громко кричать.
Одна сцена из этого фильма никак не выходят у меня из головы. В ней семья Оскара прогуливается по песчаному пляжу. Нормальная такая семья. Папа-поляк в костюме и шляпе, папа-немец в пальто и кепке, мама во всем красном. Маленький мальчик в матроске и с барабаном. А на берегу рыбак вытаскивает из воды мертвую коровью голову. Из головы на песок выпадают жирные скользкие угри. Она эта голова, кишит угрями, как какими-то гигантскими трупными червями. И папа-немец покупает немедленно покупает у рыбака этих угрей. Он хватает холщовый мешок и начинает поспешно туда запихивать жирную извивающуюся массу. Потому что папа-немец — он повар. Он хочет накормить семью вкусной деликатесной рыбой. Рыбак трясет голову, чтобы из нее выпало побольше угрей. Папа-поляк успокаивает блюющую маму. Мальчик начинает громко барабанить.
Маленький Оскар Мацерат — Бог отвращения. Это такое страшное, всепоглощающее отвращение, которое можно выразить только через громкую барабанную дробь и отчаянный крик, разбивающий стекла. А по-другому его просто никак не выразить.
