Гарри Каспаров, июнь 2022 года
Vincent Isore / Keystone Press Agency / Global Look Press
В конце августа в Вильнюсе пройдет очередной Конгресс свободной России, который организует часть российской оппозиции. Именно часть — можно составить внушительный список политических сил, которые в этом не участвуют, начиная со сторонников Алексея Навального. Зато в числе организаторов есть одиозные персонажи вроде Гарри Каспарова (внесен Минюстом РФ в реестр физлиц-«иноагентов». — Republic), который за последние месяцы дал несколько очень резких — а то и прямо оскорбляющих оставшихся в России людей — интервью. Его неаккуратные заявления о «хороших» и «плохих» русских уже принесли оппозиции больше вреда, чем пользы и поставили всех остальных участников движения в положение оправдывающихся. Такая, с позволения сказать, «коалиция», направленная скорее на конфронтацию со значительной частью внутрироссийской оппозиции, чем на ее сплочение — нечто совершенно сюрреалистическое с точки зрения коалиционной политики, что нельзя объяснить даже желанием использовать созданную им площадку (создайте, в конце концов, свою, она же все равно неформальная). Такие альянсы, на мой взгляд, имеют смысл только в одном случае — если такое объединение в принципе не ставит себе цель получить поддержку в России (а политическое прошлое Каспарова не оставляет сомнений в том, что своей токсичностью в России он отравит любой проект, направленный на российскую аудиторию), в противном случае такой состав участников вызывает только недоумение.
Почти полное неумение выстраивать коалиционную политику — одна из самых острых проблем российской политики. Здоровые и эффективные коалиции в российской политической жизни — большая редкость. Отчасти это следствие персонификации российской политики (любая общественная или партийная организация, как правило — это подобие маленькой персоналистской диктатуры), отчасти — следствие отсутствия традиций политической культуры и ослабления влияния электоральных механизмов в условиях ограниченно-конкурентных выборов. Если бы выборы были реально конкурентным механизмом, жизнь сама бы заставляла политиков учиться строить коалиции. Но чего в нормальном виде нет, того нет. Зато встречаются коалиции странные и даже вредные — коалиции ради коалиций, где некий союз приносит больше вреда, чем пользы, а токсичный союзник лишь разрушает всю конструкцию. Участие в оргкомитете вильнюсского конгресса Каспарова*, на мой взгляд, — именно такой пример, как и более ранние маневры «Яблока», не раз избавлявшегося накануне выборов от тех, кто не вписался в некий неписаный канон, или ПАРНАСа, который в 2016 году включил в число лидеров партийного списка блогера-националиста Вячеслава Мальцева и в результате потерял часть сторонников и лидеров вместо того, чтобы расширить свою электоральную базу.
Правда, это не уникальные, сугубо российские, случаи. «Вредные» коалиции случаются даже в устойчивых демократиях, и ущерб от них весьма показателен. Один из примеров токсичного политического союза — скандал по поводу избрании премьер-министра Тюрингии в Германии в 2020 году, стоивший карьеры несостоявшейся преемнице Ангелы Меркель Аннегрет Крамп-Карренбаэур. После выборов в ландтаг Тюрингии в конце 2019 года почти три месяца партии не могли сформировать правительственную коалицию. Наконец, 5 февраля 2020 года ландтаг все-таки избрал премьер-министра земли — в третьем туре был избран либерал, представитель Свободной демократической партии (СвДП) Томас Кеммерих. Кандидата Левой партии Бодо Рамелова, до сих пор возглавлявшего Тюрингию, Кеммерих опередил всего на один голос. В тактической коалиции за него проголосовали депутаты от СвДП, представители ХДС и в полном составе — фракция «Альтернатива для Германии» (АдГ). Будучи популистской партией, АдГ представляет широкий спектр популистских политиков, но в Тюрингии ее представители, по мнению многих экспертов, недалеко ушли от неонацистских взглядов. Хотя АдГ проходила и в региональные парламенты, и в Бундестаг, до тех пор она считалась неприемлемым союзником. В Тюрингии же получилось так, что именно голоса АдГ решили исход выборов, причем многие полагали, что это произошло еще и по сговору: в прессе тут же всплыло письмо, написанное в свое время местным лидером АдГ Бьорном Хеке коллегам из ХДС и СвДП с предложением подобной сделки на голосовании.
Случился скандал федерального масштаба: Томас Кеммерих заявил, что готов распустить ландтаг и уйти в отставку. Назначить перевыборы с опозданием призвала и лидер Христианско-демократического союза Аннегрет Крамп-Карренбауэр, которая в тот момент считалась наиболее вероятной преемницей Меркель. Однако руководство ХДС в Тюрингии попросту не выполнило ее требование: новые выборы сулили ХДС в Тюрингии результат еще хуже. В результате 10 февраля Аннегрет Крамп-Карренбауэр заявила о своей отставке с поста лидера ХДС и нежелании выдвигать свою кандидатуру на выборах 2021 года. 4 марта 2020 года представителя Левых Бодо Рамелова всё-таки заново избрали премьером Тюрингии, и он сформировал правительство меньшинства.
Коалиция — это как блюдо со специями. Они могут улучшить его вкус и сделать кулинарным шедевром, а могут превратить во что-то совершенно несъедобное. Бочка меда, если в нее добавить ложку дегтя, просто перестанет быть бочкой меда.
В определенной степени независимость любых партий, организаций и политиков всегда ограничивается пониманием, что для достижения нужной цели почти всегда необходимо вступать в соглашения и союзы. Однако, создавая коалицию, нужно для начала ответить на вопросы, для чего она нужна, кого привлекает, кого отпугивает, какие проблемы решает, а какие создает. Проекты коалиций в нормальной политической среде тестируются, изучаются всеми доступными методами: соцопросами, фокус-группами, экспертными интервью, электоральным анализом, детально изучаются «скелеты в шкафу», имиджевая совместимость/несовместимость и т.п..
В России этого никто никогда (почти) не делает. Решения о союзах и коалициях в России — это чаще всего решение «на коленке», результат мозгового штурма в штабе, а иногда и просто волюнтаристское решение одного человека. Российский избиратель (наверное, не только российский) любит, когда кто-то с кем-то объединяется, и не любит скандалы и расколы. Однако, во-первых, именно поэтому часто сообщения о каких-то союзах — это просто PR-фейки (например, когда «объединяются» заново те, кто и так состоит в альянсе, или когда это коалиция с «силой», в реальности не существующей). Во-вторых, именно поэтому никогда нельзя вступать в союз со скандальными персонажами — это крайне повышает риск того, что затем вся конструкция развалится и в результате ущерба будет куда больше, чем пользы.
Когда речь идет о политике, по степени близости партнеров партийно-политические союзы можно разделить на коалиции (как правило, это эпизодическое соглашение по конкретному поводу) и альянсы (более длительные союзы — например, ХДС/ХСС в Германии). Кроме того, партийные союзы по предмету соглашения бывают избирательными, парламентскими и правительственными. При этом наименее тесными и наименее устойчивыми обычно становятся избирательные и парламентские коалиции (фактически это всегда временные союзы на очень ограниченный период времени), а наиболее тесными — партийные альянсы.
На потребность в коалициях прямо влияет избирательная система. Многие исследователи полагают, что пропорциональная избирательная система способствует росту идеологических различий в обществе, когда нужно иметь пусть не самую большую группу сторонников, но сплоченную и «свою». Отсюда и максимальная жесткость внутривидовой борьбы при пропорциональной системе. Результатом являются попытки формулирования более четких различий между партиями. В мажоритарной же системе, где победитель один, коалиции неизбежны и идеологические позиции постепенно сближаются, так как исход выборов обеспечивают не их твердые сторонники слева или справа, а умеренные избиратели, которые голосуют то за правых, то за левых. Поэтому при таких системах, особенно двухтуровых, бывают самые необычные союзы, обычно по принципу «против», а не «за» (яркий пример — «Умное голосование»). Жесткость партийной структуры также находится в косвенной зависимости от размеров округов. Чем меньше избирательные округа, тем более выборы приобретают индивидуальный характер, что выдвигает на первый план личность кандидата и естественным образом усиливает независимость депутатов от партий. Большие округа придают голосованию коллективистский характер, и при этом существенно возрастает влияние партийной дисциплины и политических партнеров.
Иногда коалиции становятся предметом запрета и противодействия со стороны государства. Именно так происходит в России, где с 2005 года запрещены предвыборные блоки, а с 2006 года партии вообще не могут выдвигать на выборы кандидатов-членов других партий.
Степень независимости участников и их реальная роль в коалициях и альянсах также зависят от ряда ситуативных позиций, в частности расклада голосов в парламенте или правительстве. В случае неустойчивого большинства даже небольшая по численности партия может иметь существенное влияние, оказываясь в роли обладателя «золотой акции» — например, республиканцы в нынешнем Национальном собрании Франции или либерал-демократы в Великобритании после выборов 2010 года. Подобный «шантажный» потенциал у Свободной демократической партии Германии в 1982 году даже привел к образованию нового парламентского большинства и смене канцлера. В истории России в III-й Государственной думе Российской империи значительную роль играли октябристы, в зависимости от позиций которых возникало то правооктябристское, то октябристско-кадетское большинство.
Коалиции бывают и внутрипартийными, когда у партии есть различные крылья или фракции. Например, традиционно на полусамостоятельные фракции разбиты многие партии стран Латинской Америки. Де-факто широкими коалициями являются демократическая и республиканская партия США. Причем в каждом штате партия регистрируется отдельно, собирая подписи, на национальном же уровне партии фактически являются федерациями партий отдельных штатов. Но в целом партии, несомненно, должны быть более сплоченными и едиными структурами, чем межпартийные союзы, просто потому, что это, в теории, долгосрочные, долгоиграющие структуры, которые не могут быть эффективны в политике, не будучи реальными командами.
В общественных же кампаниях польза коалиций измеряется исключительно тем, расширяют они число сторонников некой кампании или снижают. Здесь нет предмета победы в виде места или должности, здесь предмет — общественная репутация и общественная поддержка. И в этом случае апелляция напрямую к людям, к некой части общества может оказаться важнее для будущего, чем число сторонников в некоем «истеблишменте. Общественный пакт также не несет никаких «структурных» обязательств между членами: в то время как в партийных или внутрипартийных коалициях часто заключаются письменные соглашения, ограничивающие на некий период некие действия участников, в общественных коалициях никто этим обычно не заморачивается, и вся коалиция может стать заложником глупости или амбиций одного участника.
Главное в любом случае одно — создатели коалиции должны четко понимать, зачем она им, кроме движухи на два дня и сотни статей в прессе: нужен и полезен ли союз А с В или нет. Это вовсе не универсальная ценность, а вполне ситуативная.
*внесен Минюстом РФ в реестр «иноагентов»
Что еще почитать
Уволься и покайся. Почему санкционный список Навального не может быть моделью для люстрации
