Владимир Путин и Сергей Шойгу
Kremlin Pool/Global Look Press
Война в Украине, мобилизация и западные санкции не могли не повлиять на внутреннюю политику в России, в том числе в регионах. Российское общество и государственное устройство претерпевают беспрецедентные изменения, которые определят дальнейшую судьбу страны. Российский политолог, президент фонда «Центр развития региональной политики» Илья Гращенков рассказал Republic, как война в Украине запустит процесс федерализации в России, из-за чего у российского общества появляется запрос на политическое представительство, чем закончится режим Путина и что он сейчас из себя представляет.
«Власть очень быстро спаливает ресурсы, совершенно не задумываясь о последствиях»
— Во время войны с Украиной главы российских регионов сталкиваются с серьезным давлением со всех сторон. С одной стороны, Кремль сбрасывает на них ответственность за самые непопулярные решения, например, проведение мобилизации и ее последствия. С другой — им надо как-то граждан успокаивать, а те не только беднеют, но и погибают и теряют кормильцев из-за войны. В каком моральном состоянии сейчас находятся региональные чиновники?
— Тут надо начать с того, что все это гордо назвали расширением полномочий. То есть на глав регионов скидывают проблемы, но пытаются представить, что это как бы давно запланированная федерализация и центр делится частью полномочий. Но получается, что полномочия дают, а ресурсов нет, и возникает та самая непреодолимая развилка, когда у главы региона встает вопрос: почему в части решений по бюджету, политических и подбору команды я не свободен?
Конечно, это серьезно бьет по психике губернаторов и далее вниз по вертикали, потому что некоторое время назад, года уже четыре как, в регионах была воссоздана модель вертикали власти, которая повторяет федеральную. Если здесь «президент — губернаторы», то на уровне регионов «губернатор — мэры».
Мэров-оппозиционеров уже везде сняли, теперь мэрии городов — это губернаторские отделы в рамках корпорации. Соответственно, вся эта вертикаль находится в достаточно нервном состоянии, поскольку губернатор трясет мэров, его самого трясет Минфин, другие министерства, администрация президента. Все, кстати, хотят от губернаторов разных KPI, что тоже немножко расшатывает их психику. От них требуют KPI по уровню поддержки президента, уровню социального благополучия, уровню спокойствия. И при этом же говорят, что надо взять и мобилизовать 10 тысяч граждан, при том, что в некоторых регионах таково население некоторых городов. Поэтому, конечно, сейчас уровень принятия решений упал до такой планки, что горизонт планирования составляет не год, не месяц, а неделю. Важно выполнить президентскую задачу по мобилизации, а остальное подождет.
Поэтому если раньше главы выстраивали для себя какую-то стратегию поведения, то сейчас они готовы к тому, что в любой момент могут поменяться задачи и даже решения в отношении них. Никто из них не чувствует себя в безопасности и хоть сколько-нибудь встроенным в систему, как это было раньше. Ты в любой момент можешь стать, прошу прощения, терпилой. Когда ты сделал то, что сказали сверху, а потом тебя же за это публично предали остракизму со словами «ну кто-то же должен был ответить».
Илья Гращенков
— Как сильно разнится положение региональных чиновников от региона к региону?
— Есть регионы с невлиятельными губернаторами, которые не имеют прямого выхода на людей в Москве, принимающих решения. Они фрустрированы и напуганы. Есть губернаторы, которым есть, условно говоря, кому позвонить, где их успокоят, скажут, что делать. Такие менее напуганы, но тоже не понимают, что происходит. Зато они чувствуют поддержку федеральных промышленных групп и людей из близкого президентского круга.
Собянин и Кадыров — это один круг губернаторов, они себя чувствуют более комфортно. Главы Кубани Кондратьев и Петербурга Беглов — это второй круг губернаторов, которым тоже есть куда обратиться. А есть главы Костромской и Амурской областей, от которых все время что-нибудь требуют, а им некуда обращаться. И они достаточно фрустрированы.
— Главы граничащих с Украиной регионов, которые подвергаются обстрелам, сейчас в более уязвимом положении?
— Как раз поскольку у них чрезвычайная ситуация, они под обстрелами, с них и спрос другой. Они могут забить на все эти политические KPI, ведь они находятся в зоне боевых действий. Они должны быстро среагировать, когда происходит какое-то ЧП, они отвечают за базовые вещи, например, обеспечение бесперебойной электроэнергии, если что-то взорвали. Если люди начнут возмущаться, что губернатор плохо восстанавливает, он позвонит в Москву и скажет: «Решайте, это не моя ответственность, это прилеты». Боевые действия немножко разгружают глав приграничных регионов в плане ответственности.
— Но пока что им удается сдерживать недовольство в регионах, выполнять KPI по спокойствию?
— Но угроза существует. Например, мы видели на примере Дагестана, когда в процессе мобилизации начались массовые митинги, и Дагестан быстро свернул мобилизацию. Это было ответом именно на низовую проблему. Чечня тоже отказалась мобилизовывать, заявив, что чеченцы и так отдали свой долг.
— Кадыров может реагировать на какое-то недовольство населения Чечни?
— Ну да, потому что это все равно матери, и Кадырову довольно важно, чтобы он был лидером чеченского народа. Потом он, правда, немножко исправился, сказал, что все-таки тоже будут мобилизовывать. Губернатор Орловской области Клычков, у которого впереди выборы, тоже сказал: «Стоп, мы никого хватать не будем, у нас есть план, военно-учетные специальности, и мы будем все делать как полагается, а не нахрапом».
В некотором роде главы регионов почувствовали, что у них есть какие-то полномочия, в рамках которых они могут спорить с федералами. Но их напуганность действует по-разному. Были губернаторы, которые во время мобилизации откровенную дичь несли, каждый реагировал в меру того, как было для него полезным, как ему казалось. Но все это от растерянности.
Как и в истории с ковидом было — поначалу какие-то регионы стали пытаться закрывать въезд, какие-то насильно пытались прививать. В конце концов дали понятную схему: вот есть Собянин, как он себя ведет, так и поступайте. Тут та же история, когда нет образца, все начинают реализовывать полномочия по максимуму, понимая, что за слабость могут наказать, а за перегибы в худшем случае пожурят. И всегда страх и растерянность глав регионов оборачиваются ужесточениями для населения.
— Во время мобилизации они снова брали за образец Собянина?
— В Москве тоже всех хватали, были облавы. И Собянин сработал как опытный менеджер, вовремя повернул поражение в победу и вместо негатива получил позитив — как защитник, свалив все на военкоматы. Некоторые регионы (Курская, Воронежская, Курганская, Ростовская, Челябинская области, Дагестан и другие. — Republic) пытались закрывать выезд для военнообязанных в первые дни мобилизации. А потом выяснялось, что это нарушение законодательства, потому что пока не объявлено военное положение, ты не имеешь права ограничивать свободу передвижения.
В итоге ситуация не коррелируется с законодательством, просто что хочу, то и творю. Губернатор сидит и пытается из головы придумать, что бы такого сделать. Например, Якутия и прочие республики бросились давать этот план по головам. Неважно кого, главное, быстрее и отчитаться. В Хабаровске мобилизация стала методом расправы, приходили к неугодным депутатам. То есть мы видим, что фантазия работает широко, и развязанные руки губернаторы применяли кто для чего: кто выслужиться, а кто с оппонентами разобраться.
Мэр Москвы Сергей Собянин
Evgeny Philippov / Global Look Press
— Насколько такая квазифедерализация важна с точки зрения последствий? Чем она может грозить вертикали, которую Путин строил столько лет?
— Мы видим, что тревожность в обществе скакнула до 70 процентов, что Путин был вынужден оправдываться: я-то объявил вам, как надо делать, произнес заклинание, которое должно было реализоваться в точности, что «только люди с конкретными военно-учетными специальностями», а вы устроили тут треш и перепугали все население. И эти 70 процентов перепуганы как раз губернаторами.
Тревожность неминуемо ведет к страху, а страх ведет либо к апатии, либо, наоборот, к пусть не революционной, но к ситуации, когда люди устают от страха и становятся готовы на все, чтобы он побыстрей закончился. Это могут быть и митинги как в Дагестане, которые шли, несмотря на всю жесткость подавления протеста.
— Пока мы видим апатию?
— Пока мы видим не апатию, а растерянность. Люди напуганы, но пока количество мобилизованных это даже не один процент населения, то есть у людей нет ощущения, что это затронуло каждую семью. Но последующие волны могут перехлестнуть границы терпения.
Что касается федерализации и разбалансировки системы, то в какой-то момент и губернаторы могут начать саботировать какие-то решения, если они покажутся невыполнимыми.
Это может быть и открытый саботаж, и какие-то цифры будут просто отсылаться, то есть такая итальянская забастовка, когда мы отчитываемся, но ничего не делаем.
Пока это может быть вопросом для наиболее сильных глав. Но если Чечня научилась говорить «нет», то нет гарантии, что в какой-то момент «нет» не начнут говорить и другие, особенно, если отношение к ним вассально-зависимое. Например, мы подумали, что у тебя регион бедный, поэтому дай-ка нам план за богатую Москву, потому что мы не хотим трогать там людей, да и бегают они там активно. Захочет губернатор на это идти или скажет «нет», начнет ли жаловаться или публично о чем-то рассуждать?
Кстати, мы видели, что были попытки медийного выплеска каких-то рассуждений на этот счет. В Свердловской области, когда умерли несколько мобилизованных, кто от пьянства, кто от инфаркта, раздавалась критика от губернатора. Глава Дагестана назвал чиновников дебилами, когда они агитмашины возили по городу, Ивановский губернатор тоже публично пытался свалить ответственность за облавы на военкома, Хакасский глава выезжал на место, когда мобилизованных бросили в поле. Они критиковали федеральный центр за отсутствие условий. Поэтому да, в рамках вертикали это, конечно же, разбалансировка, потому что она устроена по принципу распределения благ и частично проблем, но когда перекрыли блага и спускают только проблемы, конечно, возникает вопрос, зачем тогда губернатору быть губернатором.
— Получается, что у Путина получилось перевести весь негатив на руководство регионов?
— Люди у нас вообще плохо делят власть на какие-то компоненты — депутаты, губернаторы, президент. Для них она монолитна. Но когда начинается недовольство, то оно идет по одинаковой схеме. Первое — начинают быть недовольными партией власти, то есть сперва удар по «Единой России», уровни поддержки падают. Вторая инстанция — это губернаторы и мэры, они, как правило, в одной связке идут. Потом уже недовольство перекидывается на федеральный центр, это прежде всего правительство. И в последнюю очередь начинают падать рейтинги Путина.
В последнюю — потому что в логике людей он всегда какой-то защитник, арбитр и последний царь-батюшка, которому можно хотя бы пожаловаться на кого-то. Путин так себя и ведет, выступает в качестве лорда-протектора. Поэтому да, сейчас нужно будет посмотреть, как изменились рейтинги в регионах с партией власти, у губернаторов выпадение рейтингов пойдет второй волной. Оно уже, скорее всего, и пошло.
— А Путина и федеральный центр вообще беспокоит снижение рейтингов среди этой активной части населения? Кажется, в ее отношении и не пытаются что-то предпринимать.
— Сейчас власть очень быстро спаливает ресурсы, совершенно не задумываясь о последствиях. Многие решения, к которым можно было подойти взвешенно и энергоемко, принимаются по совершенно странной логике, с колоссальными потерями. Тут вы правы, что о рейтингах совершенно не думают. Но о них традиционно думают уровнем пониже. Все равно есть выборы, какие-то задачи «на послезавтра», когда закончится СВО, когда придется восстанавливать бизнес, науку, все, что пострадало. Активные люди уехали, это, конечно, проблема. Но как всегда есть небольшое число людей, которые мыслят стратегически, а есть большое число тактиков, которые привыкли использовать оперативную обстановку себе во благо. Поэтому да, рейтинги сейчас, скорее, для аналитики будущего.
