Mateusz Januszek / www.imago-images.de / Global Look Press
Польша и страны Балтии активнее всех в ЕС выступают в поддержку Украины и призывают к санкциям против РФ. Это понятно — война происходит прямо у их границ (в случае Польши — и переходит ее, стоит только вспомнить недавнее падение ракеты украинской ПВО на польской территории), а общая история кровоточит множеством ран. Но значит ли это, что в этих странах заведомо плохо относятся к россиянам? Есть ли шанс оставить тяжелые вопросы общей истории в прошлом и деполитизировать их? Как сохраняются культурные и научные связи во время войны, и почему «иноагенты» в российской истории каждый раз остаются надеждой страны? Об этом «Мнения» поговорили с приглашенным профессором Варшавского университета и Университета им. Адама Мицкевича (Познань) Алексеем Васильевым.
«Я тогда впервые услышал, что я «польский шпион»»
— Вы сейчас живете и работаете в Польше. Как вы себя чувствуете в стране в качестве гражданина России и русского ученого, эмоционально и профессионально? Изменилось ли что-то с ваших довоенных визитов?
— Поскольку я полонист и человеческими связями в Польше обрастал на протяжении большей части своей профессиональной жизни, для меня чисто эмоционально и психологически все сейчас достаточно комфортно. Я давно уже не ощущаю себя в Польше, как «за границей», поскольку я здесь подолгу жил и работал.
Профессионально-академическая среда во всем мире обычно бывает «либеральной», она не очень подвержена агрессивным импульсам даже в самые тяжелые времена. В академии всегда различают политику, государство и своего коллегу. Что касается повседневно-бытового общения… Вы знаете, я приехал в Польшу еще накануне начала войны, но ситуация на российско-украинской границе была уже очень напряженная, и медиа постоянно говорили о возможности начала конфликта. Мне было интересно, как отреагируют простые поляки: я на улице спрашивал дорогу и начинал разговор, что вот, я иностранец, приехал из России — и реакция была самая доброжелательная. И сейчас прохожие на улице очень дружелюбны, никакого бытового национализма я не чувствую. Но, может быть, мне проще еще и потому, что я говорю по-польски и вписан в польский культурный контекст.
Фото из личного архива
Я могу рассказать и о наших студентах, которые еще успели приехать в Польшу после начала войны по совместной программе Варшавского университета и одного из российских вузов. К ним тоже относились очень благожелательно, и коллеги меня спрашивали, что можно сделать, чтобы они не чувствовали себя стигматизированными. Гостиница Варшавского университета находится по соседству с российским посольством, и у меня даже уточняли, насколько комфортно нашим студентам жить рядом с местом, где постоянно проходят антивоенные демонстрации.
— Вы упомянули, что последние студенты успели приехать по обмену в Польшу уже после войны. Насколько продуктивным было русско-польское гуманитарное научное сотрудничество до войны, и что с ним происходит сейчас?
— Оно было очень продуктивным! На протяжении нулевых годов было сделано много важных проектов. Российские и польские ученые совместно написали три тома методических материалов по общим вопросам истории с XIV до XX века, были проекты, посвященные годовщинам событий Первой Мировой войны, Отечественной войны 1812 года и другие. Я тогда работал заместителем директора Российского института культурологии: мы успели организовать в обеих странах четыре российско-польских исторических конгресса про трудные вопросы совместной памяти, в Институте был создан Центр российско-польского культурологического диалога, где ученые выступали по самым разным темам. Нас потом разогнали, я тогда впервые услышал, что я «польский шпион». Мы были одной из первых жертв после назначения Владимира Мединского в 2012 году министром культуры.
— Получается, что сотрудничество пошло на спад еще в десятых годах?
— Осложнения начались где-то после 2013–2014 года, после аннексии Крыма. Представительство Польской академии наук в Москве было ликвидировано. В какой-то период, я помню, чтобы попасть на мероприятия Польского культурного центра или польского посольства в Москве, мы проходили через полицейских, которые зачитывали вслух под запись паспортные данные каждого гостя, в итоге мероприятие превращалось в шоу, когда толпа стояла на улице и ждала, пока полицейский зафиксирует паспортные данные всех участников. Понятно, что это было психологическим давлением — уж не знаю, как оно соотносится с законом о защите персональных данных.
Символом микроклимата, который сложился в российско-польских отношениях в нулевые, можно считать то, что происходило возле польского посольства после крушения самолета с президентом Лехом Качиньским около Смоленска в 2010 году.