Москва / unsplash.com
Сразу после начала специальной военной операции начался и продолжается до сих пор массовый отъезд россиян, преимущественно образованной, активной его части, из своей страны. Масштабы этого явления оценить пока очень сложно, но очевидно, что оно затронуло сотни тысяч людей. Естественно, что это вызвало большой интерес со стороны социальных исследователей. При этом намного меньшее внимание обращает на себя другая группа людей — те, кто остался в России, но тоже не поддерживают происходящее. Таких людей миллионы: согласно результатам всероссийских опросов «Левада-центра» (объявлен иностранным агентом), в начале СВО не поддерживали или скорее не поддерживали действия вооружённых сил России в Украине примерно 20% взрослых россиян, причем их количество начиная с апреля практически не меняется. Получается, что таких взрослых людей в стране не меньше 20 миллионов.
Мне показалось, что этим людям хочется высказаться, рассказать о своих чувствах, переживаниях, планах на будущее, просто предъявить себя, показать, что они существуют, что не все поддерживают военные действия и не все из тех, кто их не поддерживает, уезжают из России. Моя гипотеза подтвердилась: в мае на ссылку на анкету, выложенную в моей ленте в социальной сети, откликнулось очень большое число людей, она моментально стала вирусной — люди стали ею делиться. В итоге всего лишь за полтора суток я получила 500 заполненных анкет.
Когда 21 сентября была объявлена частичная мобилизация, вызвавшая новый этап эмиграции, стало ясно, что проект надо продолжить, в том числе в части, касающейся остающихся. В ноябре я вновь загрузила анкету, им адресованную, в которой часть вопросов повторялись, часть были новыми, и предложила своей аудитории ее заполнить. Результат оказался неожиданным: за два дня было заполнено 1300 анкет, после чего я была вынуждена прекратить их набирать дальше: в анкете преобладают открытые вопросы, которые не подлежат автоматической обработке, поскольку респонденты писали собственные мнения, а не выбирали вариант из предложенных. Стало ясно, что представителям интересующей меня группы людей —
образованным несогласным — теперь еще больше хочется высказаться, заявить о себе, поскольку им стало еще тяжелее, они еще сильнее чувствуют свою социальную маргинальность и одиночество.
Отчасти потому, что у многих сильно сузился круг общения, уехали друзья и близкие, к тому же многим из них, как показал опрос, приходится объяснять, почему они остаются в России, не уезжают.
Описание исследования
Всего на вопросы анкеты ответили 1300 человек, большинство из которых живут в Москве (48%), Санкт-Петербурге (19,4%), Московской области и Екатеринбурге (по 4%). Далее следуют другие города-миллионники (Нижний Новгород, Новосибирск и др.), областные и краевые центры. На прочие населенные пункты, то есть остальные города, пришлось 9% ответов.
Практически все участники исследования имеют высшее образование или учатся в вузах. В профессиональном плане отмечается очень большое разнообразие, но все же высокая доля ответов приходится на гуманитарные области, в связи с чем женщин оказалось больше, чем мужчин. Больше всего респондентов заняты в науке и образовании (15,4%), IT-секторе и инженерии (11%), по 10% приходится на культуру, литературу, искусство; управление и менеджмент, 9% — студенты. Более 5% ответивших представляют СМИ, рекламу, маркетинг; являются пенсионерами, заняты финансами, бухгалтерией, аудитом; врачи, редакторы и переводчики, юристы.
Достаточно равномерным оказалось распределение респондентов по возрасту: моложе 30 лет — 33%, 30–39 лет — 21%, 40–49 лет — 20%, 50–59 лет — 17,6%, 60 лет и старше — 8,3%.
Конечно, способ набора респондентов не предполагал репрезентативности выборки, но для исследования это скорее плюс, поскольку я стремилась изучать поведение вполне конкретной группы — образованных несогласных, и именно они стали его участниками.
С мыслями об отъезде
Начало военных действий стало практически для всех респондентов шокирующей неожиданностью. Хотя режим в стране ужесточался, хотя некоторые эксперты говорили и писали, что это не исключено, почти никто этому не верил. Казалось, что может произойти много тяжелого, но только не это. Реальные военные действия, причем не где-то далеко, а совсем рядом, воспринимались как совершенно немыслимые. Тем не менее, это случилось. Три четверти респондентов в этот момент испытали страх, ужас, шок; четверть — отчаяние и бессилие, почти столько же написали, что чувствовали опустошение, грусть и депрессию, а также возмущение и гнев. Были также упоминания о тревоге, разочаровании, стыде, неверии, отрицании и пр. Количество ответов намного превысило число людей, поскольку большинство испытывали одновременно самые разные эмоции. Не было среди них только радости, восторга, гордости.
Поскольку в большинстве случаев это были эмоции, не предполагающие активных протестных действий, скорее наоборот, то не случайно многие в этот момент задумались об отъезде — таких было почти 60%. Тем не менее, они не уехали, в большинстве случаев мотивируя это отсутствием необходимых финансовых ресурсов, работы, ответственностью за старых и больных родственников, за которых они отвечают.
Объясняя тогдашнее желание покинуть страну, чаще всего писали о нежелании ассоциировать себя со страной-агрессором (23%), ощущением, что у России нет будущего (21%), паническими настроениями и несогласием с действиями властей, опасениями по поводу ужесточения режима (по 18%).
После первого ужаснувшего их события ситуация постепенно начала делаться более привычной. Хотя эмоциональный фон оставался депрессивным, но стало казаться, что примерно так все будет происходить и дальше, началось своего рода привыкание к экстремальной ситуации, ее рутинизация. Но 21 сентября была объявлена частичная мобилизация, которая вернула таким людям прежние чувства. Как писали некоторые респонденты,
21 сентября — это было второе 24 февраля.
И снова главными эмоциями стали страх и ужас, хотя не было уже столь мощного эффекта неожиданности. Большинство респондентов сообщали, что в принципе не исключали возможности мобилизации, некоторые продумывали свои действия или действия их сыновей и мужей в таком случае. Тем не менее, очень многие все-таки надеялись, что этого не случится. Примерно для трети это и вовсе стало полной неожиданностью. Усилились депрессивные настроения, некоторые респонденты писали о суицидальных мыслях.
И даже часть из тех, кто твердо был настроен оставаться в России, начали задумываться об отъезде. Такие ответы дала почти четверть участников опроса.
Уехавшие и остающиеся, в том числе пока еще остающиеся, принадлежащие к этой группе по многим параметрам ничем не отличаются друг от друга.
Некоторые уезжают, а потом возвращаются в Россию, другие, наоборот, пока остаются, но позже могут уехать. У них общие политические взгляды, но есть различия в ресурсах. Не случайно именно на их отсутствие чаще всего ссылаются мои респонденты, когда их спрашивают, почему они не уезжают — а такие вопросы задавали половине респондентов. Это означает, что формируется норма на отъезд как правильное, именно нормальное в социологическом смысле поведение. Объяснять — это во многом значит оправдываться за нарушение нормы.
При этом очень немногие согласны с мнением, что остающиеся в России несут коллективную вину и коллективную ответственность за происходящие, виноватыми они себя не чувствуют. Варианты ответа «да» и «скорее, да» дали только 15% респондентов, твердое «нет» — 60%. Не согласны и с тем, что остающиеся в России несут бОльшую ответственность за здесь происходящее, чем уехавшие — «нет» ответили 76,4%, «скорее нет» — 11,5% (в сумме 88%, абсолютное большинство).
Но если не несут, значит, делают что-то полезное для страны. Что об этом говорят и думают остающиеся несогласные?
Чем могу быть полезен
Только 58% участников опроса уверены, что такие, как они, могут делать что-то полезное для страны, общества. При этом чем дальше, тем больше у остающихся в России понимание, что открытый протест в сегодняшней стране невозможен. Наиболее четкая формулировка, характеризующая ситуацию, представлена в таком ответе:
«Сопротивляться, если смел. Не поддерживать, если хотя бы адекватен».
Поэтому если речь идет о протестах, то часто пишут не открытом противоборстве с государством, а о «тихом протесте». Лидируют по числу ответов (28%) представления, что можно помогать другим людям, более слабым, украинским беженцам. Это кажется участникам опроса и важным, полезным, и одновременно достаточно безопасным.
На втором месте по популярности ответ «Говорить с людьми, просвещать их, убеждать» — 21,5%. Многие респонденты полагают, что неправильно разрывать контакты с людьми сомневающимися, которые не являются последовательными сторонниками военных действий, но и не являются и несогласными. Им это кажется возможным, а потому очень важным.
На третьем месте с 12,5% ответов гражданское и политическое участие. Вот наиболее типичные ответы этой группы:
«Участвовать в законных политических событиях, быть политически активным»,
«Развивать гражданское общество и связи вопреки всему»,
«Выражать несогласие, протестовать»,
«Тихое сопротивление»,
«Что угодно, даже на пикет выйти, даже антивоенное граффити или пост в какой-то соцсети уже дело».
Повторяются из анкеты в анкету слова «даже», «насколько это возможно», «пока это возможно», что свидетельствует о неуверенности, сомнениях, что это все реально.
На четвертом месте (11%) ответы, что нужно хорошо и честно работать, быть полезными на своем месте. Далее следуют варианты «Гуманизм, поддержание ценностей, взаимопомощь» (10%), «сохранить себя, выжить» (9%) и другие, малочисленные.
Какую пользу приношу
А теперь посмотрим, что полезного делают сами респонденты, как их ответы сочетаются с мнениями, высказанными о потенциальной возможности полезных дел. Тут лидируют ответы о полезной деятельности на своем рабочем месте, их практически четверть против 11% в ответе на предыдущий вопрос. Чаще всего такие ответы дают люди так называемых «помогающих профессий», то есть работающие с другими людьми. Больше всего ответов от учителей и преподавателей, которые полагают, что поскольку они честно работают с детьми и студентами, прививают им гуманистические ценности, то их деятельность безусловно полезна стране и обществу:
«Я работаю учителем, поэтому я знаю, что помогаю детям расти думающими и независимыми»,
«Мне нравится думать, что я помогаю детям разных возрастов не забывать о том, что есть человек, как отличить черное от белого, а белое от черного и т.п. Конечно, сильно сказывается пресс цензуры, но отверстия для подачи воздуха по-прежнему остаются, каким бы беспросветным все не представлялось»,
«Я воспитываю детей в идеалах мира, учу решать конфликты мирным путем, видеть другую точку зрения, уважать инаковость в любом проявлении»,
«Гуманистическое образование — мой вклад в изменение общества. Хотя эти полгода я в жуткой фрустрации» и пр.
О важности своей деятельности пишут врачи, юристы, деятели искусства и пр.
На втором месте по числу ответов (18,6%) волонтерство, помощь беженцам, НКО и пр. (так ответили на предыдущий вопрос 28%). «Могут» и «делают» и в этом случае различается существенно, но все же много людей работают волонтерами или хотя бы переводят деньги на благотворительность, в том числе на помощь украинским беженцам. Вот несколько типичных ответов:
«Сейчас в основном жертвую деньги для помощи беженцам и людям, оказавшимся в трудной жизненной ситуации»,
«Я поддерживаю независимую прессу в своем городе, отправляю пожертвования и адресную помощь беженцам»,
«Финансовая поддержка независимых СМИ и правозащитников» и пр.
Далее с 17,5% следуют ответы о разного рода помощи и моральной поддержке людям, в том числе родным, близким, знакомым. Респонденты уверены, что им сейчас очень тяжело, они находятся в тяжелом состоянии, а потому поддержка необходима.
Занимаются просвещением людей, попытками изменить их мнение о ситуации, агитацией сомневающихся, судя по ответам респондентов, 13% (на предыдущий вопрос о возможности так отвечали значительно чаще — 21,5%). Вот как это выглядит:
«Разговариваю с людьми, даже незнакомыми, кто-нибудь задумается. Вода камень точит»,
«Я пишу просветительские книги и открыто высказываюсь против войны, называя её войной»,
«Убеждаю окружение не брать повестки» и пр.
Если при ответе на вопрос о возможности делать что-то полезное 12,5% респондентов написали о гражданском и политическом участии, то реально такую активности проявляют очень немногие — 3,5% ответов, причем некоторые говорят, что были политическими активистами раньше, сейчас это слишком опасно. Но все такие ответы есть:
«Моя падчерица та самая девушка, которая произвела слоган «Нет Вобле». Мы тут майки выпустили, продали, сами носим, люди носят»,
«Я оказываю помощь в судопроизводстве, в т.ч. по политическим делам, преподавание на Школе общественного защитника; т.е. обеспечение права на защиту людям»,
«Я защищаю интересы людей в судах, объясняю им как работает судебная система и почему, что с ней не так; объясняю им в чем состоят права человека и что с ними не так в России; они интересуются моим мнением по разным вопросам и прислушиваются к нему».
Об открытом противостоянии происходящему не написал почти никто.
Возможно, из страха репрессий, хотя опрос анонимный, а скорее потому, что такая деятельность действительно практически подавлена.
Короткие выводы
- Уехавшие и остающиеся образованные несогласные не составляют какие-то отдельные, не связанные между собой группы. Ситуация настолько турбулентна, что кто-то из уехавших возвращается, но могут потом снова уехать. И наоборот, те, кто сейчас в России, могут вскоре или в более длительной перспективе ее покинуть. Часть моих респондентов готовится к отъезду и практически уверена, что он произойдет. Даже поэтому бессмысленно и несправедливо противопоставлять эти группы друг другу, что нередко происходит, говорить о большей правоте одной из групп.
- Моральное состояние остающихся несогласных очень тяжелое. Они испытывают страх перед репрессиями, перед будущим себя и своих детей, причем с течением времени эта депрессивность усиливается, у многих принимает хронические формы.
- Большинство из остающихся несогласных не считает себя и таких, как они, носителями коллективной вины и коллективной ответственности. Не считают они себя и более ответственными за происходящее в стране, чем уехавшие.
- Им хочется чувствовать себя полезными стране и обществу, они не ассоциируют себя с государством, но то полезное, что они делают, касается прежде всего их профессиональной деятельности и гуманитарной сферы, сохранения ценностей, что, как им кажется, необходимо страны и ее будущего.
Что еще почитать
Исключение из государства. Почему эмиграция — это политическое действие
