«Маска скорби» — монумент в память о жертвах сталинских репрессий близ Магадана
Фото: Wikipedia / Сергей Ковалев
Не самый радостный февраль 2023 года осчастливил ценителей отечественного кино. Пираты слили в сеть фильм «Капитан Волконогов бежал», увидеть который многие, как автор этих строк, уже теряли надежду. Лента как злободневна (по поднимаемым вопросам), так и несвоевременна (с точки зрения государства). Невозможно представить, чтобы в текущих российских условиях по кинотеатрам шёл фильм, раскрывающий темы тоталитаризма, сфабрикованных уголовных дел и раскаяния за содеянное у сотрудника репрессивных структур.
СССР 1930-х годов в фильме показан универсально-размытым, будто смоделированным нейросетью. Чекисты ходят в кумачовых штанах и модных бомберах. Ни разу не упоминаются ни Ежов, ни Берия, ни даже Сталин. Сведены к минимуму официальные идеологемы вроде «советский» и «социалистический». Герои служат абстрактной родине и противостоят неясным врагам, которыми оказываются собственные товарищи по службе.
В последнем и состоит одна из главных загадок сталинского Большого террора. От репрессий систематически страдали сами их исполнители. Сотрудники НКВД, только что исправно разоблачавшие саботажников, национал-фашистов, троцкистов, контрреволюционеров и прочих польских шпионов, внезапно оказывались таковыми сами. И послушно подтверждали все обвинения против себя, усердно оговаривая сослуживцев.
«Протест», пусть даже в самой примитивной форме побега, выбирали немногие чекисты. И двигало такими деятелями не раскаяние и не желание обрести место в раю, как у капитана Волконогова. Ими руководил банальный страх. Страх перед той системой, которую они сами же и породили.
Оставил лишь плащ и бутылку из-под нарзана
Наступление лета люди разных убеждений, профессий и национальностей воспринимают с радостью. Но в первые июньские деньки 1938 года лейтенанту НКВД (звание условно соответствовало общевойсковому капитану) Ивану Дамаеву было не до тёплых эмоций. На его пограничную заставу зачастил главный начальник — шеф Дальневосточного управления госбезопасности Генрих Люшков. Тот слыл человеком крутого нрава, что год назад заступил на должность, начав с тотальной «чистки» прежнего руководства.
Службу Дамаев нёс у соседнего с Китаем посёлка Посьет. В 1930-е годы эти места, строго говоря, не являлись советско-китайской границей. За «ленточкой» начиналась Манчьжоу-го, она же Маньчжу-Ти-Го, она же Великоманьчжурская империя.
Красивое название государства скрывало его марионеточную сущность. Весной 1932 года Токио объявил своим протекторатом северо-восток охваченного смутой Китая. Так что Дамаев и его люди де-факто стерегли границу советской страны с Японией, одним из вероятных противников по назревавшей большой войне.
Этим обстоятельством Люшков и объяснял свои частые визиты на заставу у Посьета. Якобы он располагал по ту сторону границы ценным агентом, осведомлённым о японских и маньчжурских войсках. Работу со шпионом руководитель вёл лично, при повышенной секретности, не привлекая внимания личного состава. Дескать, так велел лично «железный нарком» Николай Ежов. Сопровождать дальневосточного начальника до кордона полагалось немногим избранным, в том числе и Дамаеву.
Маньчжоу-го (оранжевым) на карте Японской империи конца 1930-х годов
Карта: Wikipedia / Emok
Недавно эти ночные походы уже чуть не вышли всем боком. 30 мая Люшков приказал свите ждать у границы, пошёл один вглубь маньчжурской территории и бесследно пропал. Только с рассветом начальника нашли на одной из сопок. Тот приказал держать в тайне инцидент, как и сам факт своего появления на заставе. В ночь на 13 июня казалось, что ситуация повторяется. По-видимому, комиссар Люшков, некогда участник Гражданской войны, прирос к кабинетной работе и напрочь отвык от полевых условий.
В 23:00 командир взял портфель с несколькими тысячами японских иен и маньчжурских гоби, накинул поверх формы НКВД гражданское пальто и сгинул во тьме ночи. В 2:30 Дамаев не обнаружил зачастившего гостя на условленном месте. Пограничник довёл ситуацию до бессменно сопровождающего Люшкова лейтенанта НКВД по фамилии Стрелков. Коллега отмахнулся: мол, опять наш начальник проиграл в неравной битве с дальневосточными сопками и падями. Ничего страшного, найдём утром.
Под рассвет окрестности Посьета окутал густой туман, будто поглотивший Люшкова. От всемогущего начальника на самой кромке госграницы остались лишь форменный плащ и пустая бутылка нарзана. Неумолимым становилось ощущение, что произошло нечто ужасное.
Около 9:30 сбившиеся с ног Дамаев и Стрелков отрапортовали о происшествии командиру пограничного отряда. А по другую сторону «ленточки», в маньчжурском Хуньчуне, японские военные с трудом понимали происходящее. Им добровольно сдался странный русский, вроде как важный начальник.
Перебежчик носил форму комиссара НКВД 3-го ранга (условного генерал-лейтенанта) и представился главой всей сталинской госбезопасности в соседнем с Маньчжоу-го регионе. Поначалу казалось, что это не то провокация, не то ошибка переводчика. Но найденные при русском документы подтвердили его высокий статус. Генерал тайной полиции даже принёс с собой предсмертные письма тех, кому недавно сломал жизни.
Пробы чекистского пера
Генрих Люшков родился в 1900 году в Одессе в семье еврея-портного. В 1917 году юноша, окончив начальное училище, примкнул к революции и вступил в большевистскую партию. В Гражданскую войну Люшков прошёл путь от рядового подпольщика до начальника политотдела в одной из стрелковых бригад РККА.
Генрих Люшков, 1938 год
Фото: Wikipedia
После войны дела у принятого в ЧК молодого большевика пошли ещё лучше. В 1920-х годах Люшков попеременно руководил провинциальными отделами госбезопасности в разных украинских городах, потом получил перевод в Харьков, тогда ещё столицу УССР. Оттуда его в 1930 году отправили в Германию заниматься промышленными шпионажем.
Впоследствии Люшков утверждал, что именно немецкая миссия стала трамплином для дальнейшей карьеры. Якобы за кражу промышленных секретов с авиазаводов «Юнкерс» его поблагодарил лично Сталин.
После заграничной командировки чекист работал в центральном аппарате Объединённого государственного политического управления (ОГПУ), так советская тайная полиция называлась в 1923–1934 годах. Там Люшков зарекомендовал себя человеком, понимающим суть времени и настроения начальства. В 1933–1934 годах именно он курировал полузабытое «дело славистов», оно же «дело Российской национальной партии». Сфабрикованный процесс послужил одной из разминок госбезопасности перед стартом по-настоящему массовых репрессий.
Вымышленная партия удачно продолжила цепочку других чекистских атак на старую интеллигенцию, вроде Шахтинского дела или процесса «Промпартии». Новизна состояла в том, что Люшков выбрал главной мишенью не учёных-технарей, а гуманитариев. Группу профессоров связали в несуществующую партию, якобы управляемую из эмигрантского «центра». Костяком послужили несколько ленинградских лингвистов, к которым потом добавили учёных из других городов. Они представляли самые разные науки вплоть до химии.
Изначально обвинения носили отвлечённый характер: «вели широкую национал-фашистскую пропаганду панславистского характера», «подчёркивали мощь и красоту старого дореволюционного строя». Затем соориентировавшийся Люшков добавил злободневности, поместив эмигрантский «центр» в ставшую нацистской Германию и приписав «партийцам» промышленный саботаж вкупе с покушением на Вячеслава Молотова.
По-видимому, «дело славистов» стало одним из первых, где чекисты систематически использовали пытки и грубое давление на подозреваемых. Двое фигурантов, Сергей Теплоухов и Николай Туницкий, повесились у себя в камерах. Известны и другие загадочные смерти записанных в «национальную партию».
Всего по делу осудили больше 70 человек. Больше 10 лет лагерного срока тогда не получил никто. Но относительный гуманизм условно «раннего сталинизма» иссякал, и как раз Люшкову, в числе прочих, доверили провести черту под уходящими временами.
