Немецкие офицеры встречают прибывшую в Брест на новый раунд переговоров советскую делегацию, январь 1918 года
Фото: Wikipedia / неизвестный автор
Со школьных уроков мы помним: к 1917 году Россия устала от затянувшейся мировой войны. Большевики взяли власть во многом благодаря обещаниям с ней покончить. Не случайно декрет о мире новая власть приняла в первую очередь. Казалось, что могло пойти не так: завершайте начатую предшественниками войну, подписывайте договор и уводите войска по домам.
Но оказалось, что идеальный мир советские деятели понимали слишком по-разному. Времена ещё стояли революционно-демократические: с многопартийностью, сравнительно независимыми СМИ и подобием свободного парламента. Даже в Совнаркоме, ленинском правительстве, заседали не одни лишь члены большевистской партии. Жаркие дискуссии вокруг Брестского соглашения подсказали Ленину, что в таком режиме строимое им государство долго не проживёт.
А к противоречивому (если не бесславному) Брестскому миру большевиков привело то же, что нынешнее руководство России к войне против Украины — переоценка своих сил и недооценка противника. Как в прошлом году Москва считала, что Запад слаб и терпелив, так и Петроград 106 лет назад полагал, что Европу ждут грандиозные революции. Впрочем, тогда большевистские прогнозы сбылись, пусть запоздало и в усечённом виде. Сейчас на подобное не надеются даже самые ярые сторонники войны.
Восторги в канун катастрофы
После тридцати лет для мужчины всё только начинается. Зимой 1918 года это наверняка бы с жаром подтвердил Лев Троцкий. Вечный арестант, беглец, эмигрант и фрондёр сам себе сделал прекрасный подарок на 38-летие — организовал успешное Октябрьское восстание в Петрограде. Потом настал черёд ярких заявлений, шумных митингов и яростной борьбы со всеми противниками.
В новом правительстве Троцкому поручили иностранные дела. С привычной эффектностью он провозгласил отказ от тайной дипломатии и призвал всех участников Первой мировой к немедленному миру без аннексий и контрибуций. В середине ноября 1917 года переговорщики в белорусском Брест-Литовске достигли перемирия с Центральными державами, бывшими противниками России по войне. В декабре немецкие и австрийские дипломаты публично одобрили мирные инициативы своих визави.
«Наша революционная дипломатия имеет первый крупный успех. Невооружённая революция пошла в стан врагов и говорила с ними не только как с равными, но и как с подвластными. Империализм получил роковой удар».
— Исаак Штейнберг, левый эсер, первый советский нарком юстиции
Троцкий снова чувствовал себя победителем. 14 декабря 1917 года на заседании Всероссийского центрального исполнительного комитета (ВЦИК) Советов, аналоге парламента в новой России, он заявил, что Германия и её союзники приняли условия советской власти. Насмешники и враги, утверждавшие, что немцы не сядут с большевиками за один стол, посрамлены, подчёркивал довольный оратор.
Зал встретил его речь искренней овацией, восхищались даже небольшевистские депутаты.
Последовавшие события несколько поубавили оптимизма у коммунистов и их союзников. Выяснилось, что у Германии и Австрии своё понимание и демократического мира, и самоопределения народов, неприемлемое для многих большевиков. Между Лениным и его соратниками вспыхнули ожесточённые дискуссии. Троцкий же сохранял спокойствие, намеренно оттягивал подписание полноценного мира и не сомневался в своих картах. Воевать с Германией мы не можем, но и она против нас — тоже. Революция в Берлине неминуема, так что не нужно ни мира, ни войны, а армию следует распустить, уверял он.
Лев Троцкий в Бресте, декабрь 1917 года
Фото: Wikipedia / Spiegel
28 января 1918 года в Бресте революционер бросил эти условия в лицо оппонентам на новом раунде переговоров. В Петроград он возвращался триумфатором. Вероятность немецкого наступления Троцкий оценивал лишь в 10%. Большинство товарищей с ним соглашались. Но 16 февраля, спустя всего шесть дней, грянул гром.
Зимой 1918 года советские власти перевели Россию с юлианского на григорианский календарь. За 31 января последовало сразу 14 февраля.
Германия оповестила «хитрого» противника о выходе из перемирия и начале наступления вглубь России. А новые условия мира, выдвинутые Берлином, куда больше напоминали безоговорочную капитуляцию. Прежние оптимистические прогнозы Троцкого и других советских деятелей оказались самообманом.
Один мир и два его разных понимания
Выход России из Первой мировой служил стержнем большевистской программы во время борьбы за власть. И речь шла не только о привлечении новых сторонников. Позднее американский историк Александр Рабинович отмечал историческое значение «мирной» повестки — во время внутренних споров она скрепляла порой шаткое единство среди ленинцев. Именно осознание партии как главной силы, способной покончить с затянувшейся войной, удержало в 1917 году многих умеренных большевиков от полновесного конфликта с авторитарным и непредсказуемым Лениным.
В то же время руководства главных конкурентов на левом фланге — меньшевиков и эсеров — так и не порвали с прежним «революционным оборончеством». Внутри этих двух партий сложились пробольшевистские фракции, выступавшие за выход из войны. Эсеров это привело к полноценному расколу на правых и левых. Вторые вплоть до весны 1918 года открыто поддерживали большевиков.
Для советской стороны начало переговорного процесса с Германией и её союзниками Австро-Венгрией, Болгарией и Османской империей вышло удачным. Немцы действительно тяготились Восточным фронтом и поддержали перемирие: сначала на 10 дней, затем на две недели, а потом и вовсе на неопределённый срок. Другое дело, что большевики упустили две принципиальные оговорки от главы австрийского МИДа Оттокара Чернина, сделанные при молчаливом согласии германских партнёров.
Представители Советской России (справа) и Центральных держав подписывают перемирие, 15 декабря 1917 года
Фото: Bundesarchiv, Bild 183-R92623
Представитель Вены в целом поддержал большевистскую идею «демократического мира». При этом 12 декабря он аккуратно добавил, что принцип самоопределения наций не должен трактоваться огульно, а взаимный отказ от аннексий и контрибуций станет возможным только при согласии всей Антанты. Российским представителям указали: немцы не вернут оккупированные Польшу, Литву и юг Латвии без прекращения войны с англо-французской стороны.
Неискушённая в дипломатии большевистская делегация Адольфа Иоффе этот нюанс упустила, передав в Петроград лишь понравившуюся им часть выступлений Чернина. Это и породило кратковременный восторг насчёт «рокового удара для империализма». Советы даже успели провести в столице массовые шествия в поддержку своих героических дипломатов. Но вскоре правда вскрылась: идти на «демократический мир» Германия и её партнёры не готовы.
