Марфа Посадница. Уничтожение новгородского веча, 1889 год. Картина К.В. Лебедева
Изображение: Wikipedia
Летом 2023 года российская околополитика, кажется, дошла до максимальной точки абсурда. Даже Дмитрий Медведев оставил ненависть ко всему сущему в своём знаменитом телеграм-канале. На прошлой неделе политик там сравнительно вежливо рассуждал о послевоенном будущем России и её отношениях с Европой. Медведев разве что прямо не признал неизбежное военное поражение РФ от Украины и недвусмысленно намекнул на ещё одну неотвратимость. Лучший из сценариев, которые припасены у нынешних хозяев Кремля для своих граждан, это продолжать жить в режиме «Северной Северной Кореи» — изолированной, нищей и обозлённой.
Но для историка больше интересно другое. Автор поста своеобразно объяснил невозможность возврата России к проевропейскому развитию самой войной против Украины, начатой при непосредственно медведевском же участии. Дескать, слишком много крови пролито, народ не простит и не поймёт. И это цинизм, переходящий в саморазоблачение. Ведь разве не Медведев и подобные ему деятели годами твердили об особом пути России и её базовой чуждости европейским ценностям? Теперь же представитель режима признаёт, что главный барьер между страной и условным Западом — развязанная самим Кремлём позорная и преступная война. Порочный круг разомкнут.
Забавно, что Медведев выглядит даже умереннее радикалов из противоположного лагеря, условных «лучших русских». Те-то уверяют, что ничего хорошего в России нет и быть не может по умолчанию: климат не тот, общество порочно, да и вообще двести лет ордынского ига. На деле пристальное и непредвзятое изучение отечественной истории показывает, что точек соприкосновения с Европой здесь больше, чем различий. Одна из них — средневековый Господин Великий Новгород и другие вольные города Северной Руси.
Конечно, здесь не стоит впадать в иную крайность — мол, русских, изначальных демократов, уже потом поработили Орда с Москвой, навязав «скрепы» и ненависть ко всему западному. Как раз изъяны и конечный крах республик из далёкого прошлого показывают, что та Русь была вполне Европой: ведь там тогда происходили аналогичные процессы.
Когда стали свободными? Мы такими были всегда
Самоуправление в городах-коммунах средневековой Европы — совсем не то же, что либеральные демократии из новейшей истории. Великого Новгорода это правило касалось так же, как современных ему республик в Северной Италии и участников немецкой Ганзы.
В известном смысле Новгород сам являлся ганзейским городом. Именно здесь гости из Германии устроили одну из немногих постоянных контор за пределами родных земель. Считается, что во время расцвета в городе постоянно жили порядка 150–200 немецких коммерсантов.
Республики современности чётко выстраивают своё происхождение от доподлинно существовавших борцов против тирании, как «родной» (Франция или Турция), так и чужеземной (США или страны Латинской Америки). Жителей средневекового города вопрос «кто и когда завоевал вам свободу?» поверг бы в ступор.
Как кто? Мы и наши предки всегда жили в вольности, ни перед какими деспотами поклонов не били, — одинаково бы ответили и новгородцы, и венецианцы, и бременцы.
Самые прозорливые наверняка б добавили, что ключ к вольностям их родного места — в его защищённости от внешних посягательств при исключительных успехах в торговле и ремёслах. Высокие доходы и контакты с иностранцами побуждали развивать свои суды, укрепляли дух внутри отдельных корпораций и мотивировали защищать свою самостоятельность от ближайших государств более деспотического типа.
Эти пять признаков (фортификации, рынок, свой независимый суд, корпоративность и автономность) ещё Макс Вебер выделял как атрибуты подлинного средневекового города. Новгород вместе со Псковом и другими соседним поселениями вполне соответствовал этой категории. Основой для богатств служило удачное географическое положение. Вблизи того же Новгорода пролегали ключевые торговые маршруты, а также текли основные реки Древней Руси.
«Лют зверь»: лев с головой лошади — геральдический символ вечевого Новгорода в XV веке
Изображение: Wikipedia / J a1
Богатства побуждали и бороться за вольности, и считать себя кем-то больше, чем просто удачливыми выскочками. Неудивительно, что к реальной истории в таких случаях всегда приписывали нужные года и столетия. В том же Новгороде уже в XV веке, перед самым московским завоеванием, изобрели себе легендарного основателя. Якобы ещё шесть веков назад посадник по имени Гостомысл правил в городе, уже тогда якобы имевшем привычный вид для жителей из 1400-х годов.
На деле же Гостомысл, скорее всего, фигура полностью выдуманная. А будущий Новгород в IX веке представлял собой три отдельных поселения, где едва ли знали институт посадничества: Людин, Нерев и Славенский Холм. По-видимому, изначально здесь жили не только одни славяне-кривичи и ильменские словене, но и представители балтских и финских этносов, со временем ставших единой общностью.
Память о былой полиэтничности сохранилась в городской топонимике. Ключевые центральные улицы носили имена Прусской и Чудинцевой. Оба названия — в честь неславянских народов: пруссов из Западной Балтии и чуди — так славяне собирательно называли всех финноязычных соседей.
В 930-х годах три посёлка и составили основу будущего единого города. Между ними построили крепость-детинец, «Новый город», объединивший соседние поселки. Этим и объясняется незаметный парадокс, почему «Новым» зовётся один из старейших русских городов.
Демократия районов с отпочкованием власти
Память о Людине, Нереве и Славенском Холме никуда не исчезла. Вместе с двумя новыми частями города, Плотницкой и Загородской, они стали пятью концами, районами с особым статусом. Деление на них играло важную роль всю историю независимого Новгорода. Каждый конец обладал своим разветвлённым самоуправлением: казной, печатью, вечевой избой. Здесь регулярно избирали не только общих «префектов» (кончанских), но и начальников отдельных улиц (уличанских). А при общегородских спорах представители одного конца обычно образовывали отдельную «партию», оппонировавшую соседям.
Реальная власть на протяжении большей части новгородской истории была рассредоточена среди «Трёхсот золотых поясов» — представителей 30–40 наиболее знатных семейств, живших преимущественно в левобережной части города.
Людин, Нерев и Загородье образовывали Софийскую сторону — более зажиточное и населённое левобережье Волхова. Плотницкий и Славенский концы составляли менее престижное правобережье, Торговую сторону. Исторически Софийская сторона доминировала над Торговой, именно здесь базировались ключевые боярские партии, впрочем, антагонистичные и друг для друга. А на правобережье Волхова обычно брали начало протестные движения менее состоятельных горожан, не столь сильных в рамках легитимной борьбы. Так что на практике вечевой Новгород представлял собой «федерацию» отдельных сторон и концов, находившихся между собой в постоянном соперничестве.
При этом жители одинаково считали себя частью единого целого — «Всего Великого Новгорода» или «Господина и государя Великого Новгорода», как указывали в подписях к важным документам.
Парадокс опять же неуникальный в разрезе европейской истории. Горожане в итальянских или немецких политиях, несмотря на бесконечные раздоры между цехами и кварталами, так же упрямо позиционировали себя как принадлежащих к чему-то неделимому и неизменному.
Концы (исторические городские кварталы) Великого Новгорода
Дар Ветер / Wikipedia
Неизменность — ещё один крайне противоречивый аспект средневековых городских республик. Прежде всего, это касается вопросов их внутреннего устройства. Никаких конституций здесь не существовало, а все институты воспринимали священными, установившимися сами собой. При этом в каждом поколении они под влиянием ситуативных факторов менялись, к уже существующим добавлялись новые.
На этот счёт иронично высказывался один из ведущих современных исследователей Новгорода Павел Лукин: происходило не разделение власти, а её почкование. Впрочем, эта улица была с двусторонним движением. За условно «демократическими» реформами неизбежно следовали развороты в пользу правящего меньшинства.
Вплоть до конца XV века новгородцы сохраняли не только особые государственное устройство, стиль иконописи и архитектурную школу. В городе жил своеобразный вариант старорусского языка, считавшийся архаичным для своего времени. После присоединения Новгорода к Московскому княжеству нормы местного диалекта во многом обеспечили различия между современными русским и украинским с белорусским языками.
