Они волновали мой нежный ум и раньше. Я и раньше, спотыкаясь о них во время разных своих пробежек по зарослям и буеракам новостных лент, радовался, изумлялся, восхищенно вскрикивал, срывал их, как разноцветные полевые цветочки с солнечной лужайки, бережно клал в карман, чтобы в один из ближайших вечеров поделиться их экзотической прелестью со взыскательными и тонко чувствующими скрытую красоту друзьями и близкими.
И только в последнее время я стал задумываться об особенностях их поэтики, прагматики и, если угодно, метафизики.
Речь, как уже, наверное, понятно, идет о новостных заголовках.
С некоторых пор я стал увлеченно собирать коллекцию этих маленьких шедевров.
Попадаются на самом деле шедевры. Вот вам немножко для, так сказать, разгона:
«В Германии восхитились тактикой Путина насчет западных санкций».
«Фанатка ремонта назвала способ визуально увеличить крошечную комнату».
«Дачникам рассказали о неожиданном способе избавиться от одуванчиков».
«Депутат Хинштейн заявил о плакавших на словах Путина о гитлеровцах гостях ПМЭФ».
«Зависимая от филлеров блогерша показала изменившееся лицо» (Как тут не вспомнить о незабвенной графине, которая «изменившимся лицом бежит пруду»).
Помните зацитированное до стертости четверостишие Бориса Пастернака про «когда строку диктует чувство…» и так далее? То самое четверостишие, которое однажды какой-то весельчак не слишком почтительно переделал, таким, кстати, образом существенно его освежив:
«Когда строку диктует чувство,
Оно на сцену шлет меня.
И тут кончается искусство,
И начинается…» Ну, в общем, всякая начинается ерунда.
А в этих невероятных, всегда непредсказуемых образцах высокого косноязычия и вдохновенного идиотизма, — скажу без преувеличения, — кончаются и почва, и судьба, а начинается как раз оно самое, искусство. Даром, что его вдохновенные и при этом анонимные творцы пребывают на этот счет в блаженном неведении.
Многие из этих заголовков чудесны сами по себе без всякого вульгарного контекста.
Читаю я, допустим о том, что «Блогерша с небритым телом показала внешность и вызвала споры в сети». И думаю о том, что элегантнейшую формулу «показать внешность» я бы взял на вооружение, и был бы совсем не против, чтобы это выразительнейшее словосочетание вошло в золотой фонд идиоматических выражений современного русского языка. Впрочем, эта самая «внешность» — скорее всего неуклюжая замена молодежного словечка «лук» на якобы литературный русский язык.
Или такое, например: «Самая богатая кошка мира попала в модный журнал и приуныла». Приуныла, бедняга, несмотря на несметное свое богатство.
Некоторые из новостных заголовков, — в виде исключения, — понятно про что. То есть, все равно непонятно, но хотя бы известно. Особенно если такая новость сопровождается убедительной иллюстрацией.
Karbinov Anatoly/news.ru via globallookpress.com
В тот самый субботний день, под завязку напиханный самыми невероятными новостями, домыслами и гипотезами, все, кто только мог, рефлексировали по поводу фотографии, озаглавленной буквально строкой четырехстопного хорея, отсылающего то ли к Пушкинским «Бесам», то ли к Агнии Барто: «Танк застрял в воротах цирка».
Какое же роскошное метафорическое и символическое богатство проглянуло сквозь эту короткую сухую фразу!
Самыми скучными в силу своей унылой предсказуемости являются новостные заголовки из политической, так сказать, сферы.
Что касается доверия или недоверия к такого рода «свидетельствам», то эта тема даже не обсуждается.
Но все равно рефлексирующий человек, вроде автора этих строк, в какой-то момент начинает робко думать: «Ну, а вдруг не все там вранье! Ну, а вдруг, там что-нибудь и соответствует действительности».
«Ну, не могут же они врать всегда и по любому поводу!», — размышляет автор этих строк, демонстрируя таким образом свою неискоренимую привычку думать о некоторых людях лучше, чем они того заслуживают.
Так он и размышляет, пока не натыкается на такое: «Десятки тысяч американцев и европейцев задумались о переезде в Россию».
И слегка было накренившаяся картина мира обретает свою изначальную устойчивость и стройность. И он, автор, немедленно успокаивается. «Могут! — с некоторым даже облегчением думает он, — Именно всегда! И именно по любому поводу!»
Не задумываться хотя бы изредка над особенностями этой уникальной поэтики невозможно.
Самым там примечательным и, можно сказать, захватывающим является, конечно не само содержание. Оно, конечно, бывает забавным и неожиданным, но куда интереснее причудливейший синтаксис многих из них и изощреннейший, совершенно непредсказуемый порядок слов в предложениях. Про выбор слов я уж не говорю.
И все время, конечно, думаешь о том, что это напоминает. А без этого никак. Ведь любой новый жанр так или иначе имеет своих предков, имеет свои прототипы, которым он либо покорно следует, либо творчески и дерзновенно их отвергает.
На что это похоже?
Иногда предельный герметизм таких фраз, как «Российский теннисист обматерил маму во время матча», или «Способного кусать людей окуня обнаружили в Балтийском море», или «Стюардесса назвала способ обезопасить себя в отеле с помощью мочалки», отсылает к текстам шпионских шифровок.
Иногда это очень напоминает автоматические переводы на русский с каких-нибудь не очень близких языков вроде китайского. Ну, например: «Путин и Лукашенко пошутили о зарплате на совместной встрече», или «Зеленского уличили в лицемерном удовольствии от конфликта на Украине».
Понятно, что прагматика этих волшебных конструкций устремлена на то, чтобы стимулировать читательское любопытство, чтобы прочитавший о том, что «Прогулка борова в шлейке по улице Подмосковья развеселила россиян», немедленно углубился бы в столь задорно озаглавленный текст с целью узнать подробности такого искрометного события. Не знаю, кто как, но мне как раз не хочется узнавать подробности, которые, я уверен, окажутся существенно более скучными и бескрылыми, чем лексика, синтаксис, интонация этого маленького поэтического шедевра.
К таким словесным конструкциям, как, например, «Врач предупредил об опасности искривления полового члена», можно отнестись двояко. Для кого-то заведомая и, судя по всему, осознанная темнота смысла служит серьезной мотивацией для того, чтобы раскрыть и прочитать целиком весь текст столь причудливо анонсированной новости. Для кого-то — как для меня, например, — ровно наоборот. Для меня расшифровка самодостаточного сакрального по сути художественного образа непременно обернется его досадной вульгаризацией и профанацией.
Вот так, помню, в детстве мне ужасно нравилось своей таинственной мрачноватой элегантностью непонятное до поры до времени слово «блюминг». Но вскоре, увы, я узнал его скучное промышленно-техническое значение, и роскошное это слово поблекло, размылось и, практически не прощаясь, удалилось из моей оперативной памяти.
Так в жизни всегда и бывает. Как только развеивается тайна, как только сквозь розоватый утренний туман наше зрение начинает различать очертания деревенского сортира или неопрятную груду битых кирпичей, мы начинаем невольно разочаровываться в универсальной силе искусства. Как только нам становится до конца известным, что конкретно стоит за очаровательным заголовком «В России потребовали составить список запрещенных слов», мы впадаем в состояние близкое к экзистенциальному отчаянию.
Бывает так, что идти дальше заголовка не следует. А именно так и бывает в подавляющем большинстве случаев. Заголовки книг или максимум тексты их оглавлений почти всегда самодостаточны.
И какая досада, что, благодаря проклятому и коварному нашему любопытству, мы, как правило, понимаем это слишком поздно. Но поздно — это, как давно и хорошо известно, все равно лучше, чем никогда.