
Заключенные в российской колонии, архивное фото
Pravda Komsomolskaya/Russian Look/Global Look Press
настоящий материал произведен и распространен иностранным агентом железновой м.м. 18+
Воевал на Украине, вернулся домой и убил соседа — такие новости выглядят пугающе, но, кажется, уже перестают удивлять. Действительно ли война делает людей жестокими и агрессивными? Как связаны войны и преступность? Надо ли ждать всплеска насилия после возвращения «новых ветеранов» домой? А если эти «ветераны» попали на войну из колонии, завербовавшись в ЧВК?! «Смыть преступление кровью» — в этом есть какой-то смысл или это только слова? Можно ли что-то сделать, чтобы предупредить послевоенный рост насилия, и по силам ли это российской полиции? «Мнения» обсудили это с криминологом, докторантом Университета штата Флорида Владимиром Кудрявцевым.
Republic: — Когда мы видим в новостях очередное сообщение вроде «мужчина вернулся со СВО и начал терроризировать село/напал на девушку/убил соседей/убил жену/подозревается в убийстве шестерых человек», то интуитивно нам кажется, что эти преступления — прямое следствие войны, результат того, что война приучает тех, кто в ней участвует, к насилию и жестокости, а потом вернувшийся с войны человек переносит эту привычку в мирную жизнь. С точки зрения криминологии это так и есть или тут какая-то другая связь между войной и преступлением?
Владимир Кудрявцев: — Это большая, сложная проблема. Война — это слом нормальной жизни, другие правила существования, ситуация, когда люди оказываются вынуждены прибегать к насилию или совершать те или иные действия, за которые они в условиях мирного времени были бы наказаны.
Если говорить в целом о том, связаны ли войны и преступность, то короткий ответ — да. Эту связь войны и преступности подтверждает вся история наблюдений, в нашем случае это весь XX век и четверть XXI века. Но эта связь неочевидная. Главное, что мы знаем из этих наблюдений — это то, что после окончания вооруженного конфликта (как правило, в промежутке спустя год-три после окончания) общества, участвовавшие в этом конфликте (и агрессор, и его жертва, и победители, и проигравшие), как правило, испытывали всплеск преступности, и не только насильственной (хотя про нее свидетельств меньше).
Есть классическая статья 1976 года американских социологов Дэна Арчера и Розмари Гартнер, где они проанализировали данные криминальной статистики за 1900–1970 годы по 110 странам (часть из них принимала участие в войнах, а часть (контрольная) — нет) и проверили несколько гипотез, которые объясняли бы связь войны и насилия. С тех пор их
вывод — что после войны в странах-участницах преступность растет — был много раз перепроверен и подтвержден. Но какого-то одного объяснения так и не появилось.
Одна из гипотез у Арчера и Гартнер была про ветеранское насилие — это как раз то, что в новостях выглядит как «ветеран СВО вернулся домой и убил соседа». Но тогда у них не было достаточного массива данных, чтобы ее проверить, хотя некоторые данные уже тогда ее не подтверждали — например, что после войны во Вьетнаме в США преступность выросла в том числе и в таких группах, которые точно в ней не участвовали, например, среди женщин.
А позднее исследователи обнаружили, что американские ветераны (американский материал лучше всего исследован, поскольку США со времен Второй мировой были вовлечены в довольно большое число войн и вооруженных конфликтов), в общем-то, в среднем не показывают какой-то повышенной склонности к совершению преступлений по сравнению с другими группами людей. Причем ветераны, попавшие на войну по призыву (в США вплоть до 1973 года была призывная армия), склонны к насилию меньше, чем ветераны, которые пошли на войну добровольно — что, видимо, объясняется самоотбором: по собственному желанию в профессиональную армию и на войну идут в некотором роде особенные люди, в том числе такие, у которых был выбор — пойти на войну или отправиться отбывать наказание (в США, особенно в прошлом, судьи иногда предлагали молодым людям такую альтернативу).
Другая гипотеза у Арчера и Гартнер похожа на объяснение, которое вы приводите — что война приводит к нормализации насилия в обществе в целом. Слабое место этой гипотезы в том, что ее очень сложно проверить ретроспективно. Допустим, вы спрашиваете у вернувшегося с войны убийцы — ты зачем соседа убил? Допустим даже, что он вам скажет — насмотрелся военной пропаганды по телеку, озлобился. Может, это правда, может, это вы ему такой ответ подсказали, может, он на ходу что-то придумал.
Мое личное непроверенное предположение — что дело в демографии, в том, что называется «кратковременные демографические изменения».
1. "Если человек уже совершил когда-то преступление, то вероятность того, что он совершит новое (рецидив), выше, чем у человека, который никогда преступлений не совершал."
2. "Вне зависимости от того, побывал он на войне или нет, эта вероятность высока — потому что он в принципе находится в группе риска."
3. "Иногда зло — это просто зло, оно существует независимо от войны."
.
Получается, что если заключённые, отсидевшие свой срок полностью, всё равно снова нарушат закон, то, с точки зрения благополучия их родного общества, выгоднее отправить их туда, где они с немалой долей вероятности могут погибнуть? Ведь, будучи убитыми, они уже не совершат новых преступлений дома.
Это, по моему мнению, не так. Пункты 1 и 2 специально сформулированы в виде вероятностных суждений. То, что у кого-то вероятность совершить преступление выше не означает, что он это преступление совершит гарантировано, и тем более не означает, что такого человека нужно заранее наказывать. Вероятность рецидива можно существенно снизить за счет успешной реабилитации.
Усилия по адаптации бывших заключенных, это не только гуманно, но выгодно. Любой ре-адаптированный бывший заключенный увеличивает общее благосостояние. Бывший заключенный - потенциальный работник и налогоплательщик. С высокой вероятностью, такой человек чей-то родственник: отец, муж, сын (я намеренно пишу в основном в мужском роде, поскольку большая часть заключенных - мужчины). Реабилитация снижает вред от "вторичного наказания", которые понесли эти люди, которые сами преступления не совершали. Например, успешно реабилитированный отец улучшает жизненный шансы ребенка, и понижает вероятность возникновения "профессиональной преступной династии".
Наконец, как мне кажется, в идеале правосудие должно быть ресторативным. Жертва, там, где это возможно должна получать справедливую компенсация за свои издержки и страдания. Реабилитированный и ре-адаптированный бывший заключенный может такую компенсацию предоставить, а находящийся на социальном дне рецидивист и тем более мертвец - нет.