Jewish Chronical/Heritage Images/ Global Look Press
«Слащаво красивый, но сам по себе — ноль», — так великая Эдит Пиаф отозвалась об Иве Монтане, когда его привели к ней «показаться». 25-летний стройный юноша со смелым, даже нахальным взором, приехавший из Марселя, чтобы наконец покорить Париж, чуть не упал в обморок от таких слов. Пиаф по своей привычке все говорила в глаза, не слишком заботясь о реакции. Но такого взрыва эмоций она не ожидала — молодой человек там же, в ресторане, где произошло знакомство, сказал ей все, что думает на ее счет. С трудом Пиаф удалось убедить Монтана, что вообще-то ничего плохого она не имела в виду и что эти слова были даже чем-то вроде комплимента. Она не врала — молодой шансонье, известный до того момента в узких кругах марсельских кабаков, настолько поразил ее своей органичностью, что она тут отвесила ему сразу два комплимента: во-первых, красив, во-вторых — у него еще все впереди.
Можно было бы сказать, что Пиаф, с которой у Монтана тут же начался огненный роман, открыла ему дорогу в большое искусство, если бы действительно не сногсшибательное обаяние и артистизм, какого давно не видел сам Париж. Пиаф, конечно, помогла, но нет никаких сомнений, что Монтан пробился бы и сам. Ну может, чуть позже. Не сказать чтоб его голос был как-то особенно выразителен и врезался в память. Монтана вообще не надо слушать — его надо смотреть. То есть смотреть, слушая.
Его аудиозаписи по большей части скучны — голос не блещет оригинальностью, не то что, скажем, у Азнавура. Слова песен, как правило, довольно банальны (розы-морозы), не то что, например, поэтические шедевры Брассенса. Но эти черные брюки с черной рубашкой, эта пластика, эта мимика вкупе с ошеломляющей сексуальностью — все это превращало «розы-морозы» в спектакль такой эмоциональной силы, что сбило с толку даже опытную Пиаф. Назвать Монтана слащаво красивым можно было только в минуту чувственной оторопи. А уж кто-кто, но Пиаф точно знала толк в чувственной оторопи.
Через два года, побаловав Монтана, устроив ему несколько внушительных проектов, как сказали бы теперь, выступив с ним вместе на сцене множество раз, открыв ему дорогу в кино, Пиаф решительно порвала с возлюбленным. Женщина со стальным характером, она поняла, что «растворяется» в Монтане, становится его половиной, а она всегда хотела быть целой и цельной. Монтан испереживался, конечно, но оставаться без пары было не в его характере. Тем более что новая любовь — как оказалось, на всю жизнь, — не замедлила случиться.
Mary Evans Picture Library/ Global Look Press
Про роман и жизнь с Симоной Синьоре написано и рассказано столько, что кажется, можно эту тему уже опустить и не рассказывать в миллионный раз с новым подробностями про то, как стремительно разгорелась любовь, как без раздумий ушла Синьоре от мужа, Ива Аллегре, как красиво играли свадьбу в отеле «Золотая голубка» на юге Франции, как Монтан изменил Симоне с Мерилин Монро, и об этом говорил весь мир, а Симона простила, но до конца жизни так и не оправилась, а Монтан страшно горевал, когда она умерла, и распорядился похоронить себя в одной могиле с Симоной.
А вот как развивались отношения Монтана с СССР — интересно.