В Высшей школе экономики прошла лекция доктора биологических и филологических наук, профессора Санкт-Петербургского государственного университета Татьяны Черниговской «Язык и мозг». Slon публикует 10 фрагментов этой лекции. 

1. Птицы и лягушки – это не только представители нашей фауны. В 2009 году один из крупнейших физиков-теоретиков Фримен Дайсон в своей лекции разделил ученых на два лагеря, названных именно так. Птицы, по его словам, это те деятели науки, которые не интересуются мелочами, то есть фактами, паря в вышине и обозревая огромные научные пространства. Для лягушек же удовольствие – разглядывать конкретные объекты и решать задачи последовательно, одну за другой. В истории эта оппозиция проявлялась в противостояниях бэконианцев во главе с родоначальником эмпиризма англичанином Фрэнсисом Бэконом и картезианцев, идейным вдохновителем которых был французский математик и физик Рене Декарт, а также в противопоставлении английской и французской традиции исследований в целом.

2. Бэкон считал: «Самое главное – не давать умственному взору отвлекаться от созерцания природных фактов». Мнение Декарта было прямо противоположным: «Я мыслю, следовательно, я существую», то есть все, что требуется ученому, – это постигать законы природы силой мысли, твердо следуя логике. Два этих подхода к научному познанию сосуществуют несколько столетий, но по неизвестным причинам именно в лингвистике ведется самая непримиримая борьба между логиками и эмпириками.

3. Зачем лингвистам влезать в человеческий мозг, в область биологии и нейронаук? Дело в том, что уже к 3–4 годам каждый здоровый ребёнок начинает разговаривать. Но если бы он изучал язык только благодаря языковой среде, в которую попал, ему пришлось бы заниматься изучением родного, между прочим, языка всю жизнь. По результатам исследований, у маленьких детей при включении записи человеческой речи активизируется речевой центр, но интересно, что при воспроизведении записи в обратном порядке этого не происходит. То есть даже в самом раннем возрасте человек способен распознавать человеческую речь и отличать ее от посторонних звуков и их беспорядочных наборов. Это говорит о том, что лучше всего об устройстве человеческого языка знает наш с вами мозг. Проблема в том, что мы не знаем, как именно все устроено. Есть ли у нас специальные языковые модули и алгоритмы, позволяющие мозгу «писать учебник» языка? Факт его существования доказывается тем, что мы говорим. Таким образом, в лингвистике есть вопросы, которые, скорее всего, нельзя решить внутри нее самой.

4. Особенно трудной предстает задача изучения мозга вот почему: в результате эволюции, которая как будто была направлена на создание такого сверхсложного мозга, как наш, образовалась система, сложнее которой нет ничего.

По словам Курта Геделя, никакая система не может изучать систему, которая сложнее, чем она. Однако практически этим мы и занимаемся, изучая своим мозгом свой же мозг.

И даже если мы попытаемся изучить мозг, например, кота, мы сможем лишь понять, как он устроен, но не как он функционирует.

5. Более того, мозг нам не подконтролен, есть даже основания считать, что он ведет свою, отдельную жизнь. Принимая решения, он оповещает нас о них далеко не всегда, диктуя нам поведение и даже вкусовые предпочтения. К примеру, есть такое понятие, как First Person Experience – личные ощущения. У каждого из нас есть сфера, в которую другой человек проникнуть не может. Но и сами мы не вполне способны объяснить, почему мы чувствуем себя в определенной ситуации так, а не иначе: почему нам нравится вермут и рок-н-ролл, а красное вино и классика – нет. Можно, конечно, провести химический анализ или измерить децибелы, но это так и не даст нам ответа на вопрос «почему».

6. Левое полушарие отвечает за логику, правое – за фантазию. Все мы знаем об этом со школьной скамьи, но все совсем не так. Мозг – это гигантская нейронная сеть, состоящая из триллиона нейронов и квадриллиона нейронных соединений, в ней все взаимосвязано и беспрестанно движется. В мозгу нет «ящичков», по которым разложены воспоминания, знания и чувства, как это считалось раньше. В нем постоянно происходят какие-то процессы. Одна и та же информация находится в разных частях сети – это трудно объяснить, но можно представить себе, что один и тот же элемент находится сразу во многих «ящичках» и может быть извлечен в совершенно разных условиях и жизненных ситуациях в иных значениях и контекстах. К примеру, услышав слово «ручка» вне контекста, мы можем представить себе канцелярскую принадлежность, дверную ручку, детскую руку, вспомнить какую-то историю, связанную с одним из значений этого слова… Это мозг извлекает всю информацию, которая у него есть.

7. Что мы используем мозг на какой-то определенный процент – не более чем миф. Сосчитать такой процент просто невозможно – мы не знаем всех возможностей нашего мозга. Зависят ли они от его размеров? Вряд ли.

По данным, предоставленным патологоанатомами, вес мозга гениев, например Эйнштейна, чаще всего был меньше средней нормы. И, напротив, у людей с внушительным весом мозга часто наблюдается синдром Дауна.

Нам важен не размер, а сложность мозга. Но и здесь не все так просто: обычно самый сложный мозг у больных шизофренией.

8. В противопоставление теории хранения информации в сети существует теория, связанная с «нейроном моей бабушки». Суть ее в том, что мы узнаем человека или его изображение благодаря отдельному нейрону, «узнающему» именно этого человека, – и так с каждым. Раньше эта теория подвергалась многочисленным нападкам и насмешкам со стороны приверженцев сети, но были проведены исследования, показавшие, что существование таких нейронов вполне возможно. Хотя точно сказать пока еще ничего нельзя.

9. Помимо языка у нас есть разные символические коды: музыка, математика, язык тела. Музыка в этом смысле интересна особенно. Она может быть описана алгоритмом, похожим на алгоритм синтаксиса. Более того, если посмотреть, где в мозгу обрабатываются сложные аккорды, мы увидим, что это окажется примерно то место, где происходит обработка сложного синтаксиса. Музыка – это отдельный специальный язык, который и изучать нужно как язык.

10. В нейронауке и лингвистике осталось множество вопросов, на которые ученые пока не готовы ответить. Наш мозг сравним по сложности разве что со Вселенной, и список всех его возможностей нам до сих пор неизвестен. Но наука не стоит на месте, и когда-нибудь мы сумеем узнать если не все, то действительно многое о тех процессах, которые происходят внутри нас. Главное – не испугаться.