Фото: Дмитрий Духанин/Коммерсантъ
Сергей Воробьев, президент и сооснователь консалтинговой компании Ward Howell, которая занимается поиском и воспитанием руководителей для бизнесов, рассказал Slon о том, почему победа России в Сочи-2014 – это воплощение американской мечты, на что похож сегодняшний идеальный шторм, как долго может продлиться кризис и каков единственный, но доступный каждому способ из него выкарабкаться.
– Как изменились потребности компаний в руководителях за последнее время, особенно за прошедший год, богатый на экономические и политические события?
– Попробую классифицировать. Традиционно потребителями цивилизованного топ-менеджмента были опытные наниматели, крупнейшие российские компании, финансово-промышленные группы. А производителями кадров были иностранные компании. Конечно, российские компании частично становились производителями этого цивилизованного топ-менеджмента, но поскольку они, как правило, платили больше, украсть у них воспитанные ими же кадры тяжелее. Были исключения, но в среднем российские компании платили больше, давали больше ответственности и свободы, чем филиалы западных компаний, поэтому и уходили ценные топ-менеджерские кадры от них реже.
Предложение на этом рынке никуда не делось, а вот спрос резко уменьшился: менеджеры в компаниях есть, а роста больше нет, и новые уже не нужны. Это началось вместе со стагнацией, в 2013 году, и безусловно обострилось во второй половине 2014 года из-за санкций и политики вообще.
– И куда сместился спрос на специалистов и топ-менеджеров?
– Туда, где его раньше не было, – в госкомпании и вообще во все структуры, которые существуют за счет бюджета. Там до сих пор есть более-менее деньги, а управленческими реформами там занимались в виде исключения. И госкомпании могут поживиться в этой ситуации.
– А у госкомпаний не стало меньше денег?
– Во-первых, в рублях их меньше не стало, во-вторых, им, мягко говоря, есть на чем экономить. Но основная тема последнего года: наконец-то работа над операционной эффективностью стала массовым поветрием. И, как сказал один клиент, кому-то приходится мокрую тряпку выжимать, а кому-то уже сухую, что гораздо сложнее. У финансово-промышленных групп тряпка была сухая, а у госкорпораций в большинстве очень мокрая. У хорошо работающей компании можно отжать процентов 15, у плохо – все 50. И для того, чтобы ее отжать как следует, нужны профессионалы.
– Какие-то примеры назвать можете?
– Только традиционные, которые всем на рынке известны: Сбербанк по которому разу жмет тряпку, хотя структура большая и там есть куда двигаться. «Росатом» и «Газпром нефть» тоже давно на этом пути. «Росавиация» в лице Калиновского тоже была на этом пути, поэтому его перевели в космическую отрасль, которая до последнего времени совсем производительностью труда не занималась (в августе 2014 года экс-глава «Гражданских самолетов Сухого» Андрей Калиновский был назначен генеральным директором государственного космического НПЦ им. Хруничева. – Slon). Тех, с кем мы работаем сейчас, называть нехорошо, но список их расширяется, потому что теперь сэкономил – считай, заработал.
Традиционный подход «если что не так, то давай тариф увеличим» больше не работает.
– И чтобы экономить, нужны как раз эффективные управленцы?
– Да, но сократить расходы – это далеко не главное, что от них требуется. Главное – это то, что мы встаем наконец на путь повышения производительности труда. Это только начало этого движения, но поскольку у нас она ниже в среднем в три-четыре раза, чем на развитых рынках – три-четыре раза, это колоссально! – то и первые шаги делать легко. Американская автомобильная промышленность погибала от того, что отставала от японской на 5–10%, но эти последние проценты догнать крайне трудно. А у нас отставание где-то в два раза, где-то в десять, и тут главное – начать. Ну, слава богу, начали.
– То есть вы настроены оптимистично? Первые шаги будут легкими и очень заметными?
– С точки зрения качества спроса оптимистично. С точки зрения количества денег я, как и все, пребываю, мягко говоря, в недоумении. Если прыгать в бездну, то лететь можно сколько угодно вниз, она на то и бездна. В том смысле, что рецессия может быть очень долгой, какие будут последствия для разных секторов экономики, какие из них умрут и кто будет спасать, когда одни ушли в крик, а другие уехали в Лондон, – это все большие вопросы.
В McKinsey еще в 1999 году опубликовали работу, в которой говорилось, что низкая производительность труда – это главная проблема в России. И 15 лет шла дискуссия: а надо ли ее повышать? Ой, а что мы будем делать с трудовой силой, которая освободится? Хотя очевидно же, что, ребята, для этого существует малый и средний бизнес, вкладывайте в их образование, механизмы известны.
Фото: Дмитрий Духанин/Коммерсантъ
Но у нас сделали ставку на чеболи (корейское название для мегахолдингов. – Slon). И зря: когда госкорпораций было мало, производительность труда росла на 5–10% в год, а когда в последние 5–7 лет сделали ставку на госкорпорации, производительность труда стала расти на 1,8% в год.
Им тяжелее меняться, там масса проблем от патологического неумения работать до колоссальных воровства и коррупции, дурной системы распределения контрактов. Но теперь меняться придется, теперь цены на сырье упали, и, кажется, надолго…
– Однако они в последнее время снова немного подросли. И рубль чуть укрепился. И поспокойнее стало немного по сравнению с концом прошлого года.
– Но нет ожиданий, что цены и курс вернутся туда, где они были. Так что есть ощущение, что с сырьевой халявой мы покончили и наконец-то будем учиться повышать качество и производительность труда и переходить к экономике знаний, будем как все теперь. Это достигается не столько руками, сколько головой. Развитие компетенций, команд, soft skills. Потому что для экономики знаний главное, что нужно, – это чтобы много людей думали и обменивались мыслями и вместе что-то создавали. Это невозможно купить, этому нужно научиться. И отсюда еще одно хорошее следствие: идея пожизненного образования перестала звучать как парадокс. Не так чтобы все уже им занялись, но хотя бы задумались, что оно нужно.
– Много сегодня в России иностранцев среди управленцев?
– Все последние 15 лет доля иностранного менеджмента устойчиво снижалась. В начале 2000-х даже в продвинутых российских компаниях они составляли до половины, в настоящий момент эта цифра уменьшилась раз в десять. И в иностранных компаниях есть тенденция к русификации менеджмента. Для иностранцев Россия теряет привлекательность как место работы, потому что прибыль уже не такая высокая. Раньше доходы менеджмента на российском рынке против континентального были выше раза в полтора-два. Теперь это закончилось. При этом жены и дети иностранцев здесь жить не хотят, им не нравится здешний климат – в прямом и переносном смысле. Вот иностранец не особенно и едет. Да и наши тоже многие думают, что будут теперь терять время в России, и уезжают.
– С точки зрения эффективности работы компаний это большая потеря или уже есть класс российского менеджмента, который может безболезненно ее восполнить?
– Ну вы же знаете правильный ответ. Все, что способствует росту конкуренции, полезно для компаний, все, что ей мешает, – это потеря, потому что это тормозит эволюцию.
– Но все это связано с прагматическими соображениями, а не патриотическими лозунгами про свободу от западного гнета?
– Конечно, политический фон эту ситуацию значительно ухудшает. Если бы у нас была реальная цель на импортозамещение и развитие отечественного конкурентного продукта, это, наоборот, привлекло бы многих западных профессионалов. Я знаю многих авантюристов-иностранцев, которые приехали бы помогать нам делать российский продукт. Но пока я бы не сказал, что это тренд. Настоящее импортозамещение – это когда мы не в изоляции что-то такое начинаем производить, а когда у нас появляется товар, конкурентный на открытых рынках. Иначе это будет импортозамещение как на Кубе или в «совке», это никому не надо.
– Вы верите, что в России можно производить конкурентную продукцию?
