Малороссиянка. Начало XX века
Сергей Прокудин-Горский / Библиотека Конгресса США
Книга Сергея Белякова «Тень Мазепы: Украинская нация в эпоху Гоголя» вышла в издательстве АСТ (редакция Елены Шубиной) в 2016 году.
Контекст
Прежде чем стать литературным критиком и писателем, Сергей Беляков защитил на историческом факультете Уральского государственного университета диссертацию о хорватском усташизме, самом уродливом изводе национализма на славянской почве. В ходе исследования он пришел к выводам, несовместимым с господствующим в современной науке подходом, относящим «национальное чувство» к числу изобретений XIX века, вроде лампы накаливания и фотографии.
Однако там, где история потеряла, словесность приобрела: если выпущенное отдельной книгой исследование усташизма известно только специалистам, то в 2012 году биография «Гумилев, сын Гумилева» принесла Белякову премию «Большая книга». «Тень Мазепы» — компромисс между популярной биографией, подобной «Гумилеву», и исторической монографией, какой была первая книга автора. Здесь сложное устройство книги призвано помочь в решении еще более сложной задачи: написать биографию украинской нации через ее отношения с нацией русской. Хотя и очень полемичное произведение, оно, однако, не слишком плотно связано с политической повесткой, и слава богу.
Кроме двух заявленных в названии книги героев, автор выбрал для объяснения исторических различий судьбу еще одного персонажа, Тараса Шевченко. Биография каждого из трех великих украинцев — это разные сценарии отношений двух народов с тех пор, как украинские земли стали собираться под властью русского царя. Именно тогда руськие, руснаки или русины, как называли себя в XVII веке православные жители Речи Посполитой, встретились с русскими подданными Москвы — и не поняли, не узнали друг друга. Но разбираться в языковых и культурных различиях соседей, населявших земли Киевской Руси, у новой России времени уже не было: Петр I «за новой жизнью, новой славой» направил ее на путь догоняющего развития, а там уже было не до этнографических нюансов.
Книга Белякова написана ретроспективно: за скобками трагичной, жестокой, но очень живописной в своих деталях украинской истории с зелеными садами, беленными известью хатами, гимназиями и семинариями, где язык Вергилия часто знали лучше великорусского наречия, живет знание о том, что через два столетия и бурсаки, и козаки, и девки станут непримиримыми врагами своих восточных соседей. И потому книга и фабулой, и особенно нарастающим чувством горечи чем дальше, тем больше напоминает «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». Она и должна была бы стать одинаково важным чтением для жителей Львова, Киева, Харькова, Петербурга, Москвы и Донецка, да не получается. Вспоминается не раз и не два оброненное Беляковым на страницах рукописи гоголевское «но было слишком поздно»: по обе стороны границы предпочитают повторять, что «завтра непременно решится мое дело».
Невозможно, однако, по прочтении книги не заметить, какие древние корни имеет одна современная черта нашей (в обоих смыслах этого слова) власти: страх дать слабину. Когда читаешь про Переяславскую раду, соединившую исторические судьбы двух народов, кажется, что речь на самом деле идет про Минские договоренности. Хотя формально Рада созывалась в 1654 году Богданом Хмельницким для того, чтобы предоставить запорожскому казачеству возможность выбрать себе государя из четырех кандидатов — турецкого султана, крымского хана, польского короля и русского царя (причем Хмельницкий в своей речи отметил, что первые двое — басурмане, а для польских панов «пса и жида почитать лучше, чем брата нашего православного»), перед этим уже состоялась тайная рада Хмельницкого с полковниками и есаулами, попросившимися «под высокую руку» Москвы. Запорожское войско поддержало выбор старшины, но, поклонившись царским послам, потребовало от них ответного поклона — и получило отказ, причем за принятое решение дипломаты были по возвращении в Москву награждены царем.
География нации: граница и земли
Одна из главных полемических тем «украинского вопроса» — спор об этнониме. Беляков отмечает важное свойство: русский человек оставался русским тем дольше, чем дальше от России он жил. «Пока власть на Западной Украине была в руках поляков, а русский (великоросс) был в тех краях редким гостем, население Подолии, Волыни, Киевщины сохраняло свое древнее русское имя. <…> Но стоило "русинам", "руським", "руснакам", "русским" с Украины встретиться с восточными или северными русскими, то есть собственно с великороссами, как выяснялось, что общее имя не в силах объединить давно разделившиеся народы». Автор подробно пересказывает историю обеих версий происхождения названия страны: и распространенной у русских от «окраины»: «Малороссия была действительной Украйной, то есть пограничной землей» (Иван Аксаков), и принятой у историков украинских и повторенной, например, в подготовленной еще в СССР энциклопедии «Народы России» 1994 года: «Основой этнонима <…> стал термин "краина", т.е. страна, который к 18 в. закрепился в офиц. документах». Беляков не поддерживает ни одну из версий, однако указывает, что в современном русском языке слово «край» может означать «землю», «область» (Краснодарский край); по-польски «страна» — «kraj», по-сербски — «краjина». И тут же посмеивается над украинским академиком, объявившим Киевскую Русь «раннеукраинской державой».
Этнография нации
«…Никакого особенного малороссийского языка не было, нет и быть не может», — писал министр внутренних дел П.А. Валуев в циркуляре Киевскому, Московскому и Петербургскому цензурным комитетам в 1863 году и запрещал издание книг на нем. Страх перед оживлением украинской культурной жизни — во многом следствие польского восстания 1863 года. Хотя украинцы и участвовали в его подавлении, после тех событий для русских консерваторов за украинскими букварями, малороссийской типографией Кулиша и украинским журналом «Основа», говорит автор, «тень Мазепы появилась вновь». Характерно, что выдающийся русский славист Измаил Срезневский еще в 1830-е считал, что «украинский язык есть язык, а не наречие русского или польского», а в лекциях 1870-х годов относил его к местным говорам, которыми окружены все европейские литературные языки и которые собственной литературы могут и не иметь.
Элита нации: карьера и фортуна
За полтора века, которые прошли от провозглашения империи до обороны Севастополя, Россия выигрывала все войны, богатела, строилась и присоединяла новые территории в Европе, Азии и Америке. Все это время знатные и не очень украинцы учились в русских школах, воспитывались немцами и французами, забывали родной язык, отправлялись в Петербург на государственную службу и за одно-два поколения из малороссов становились великороссами, как тайный муж императрицы Елизаветы Алексей Разумовский и его брат Кирилл, последний гетман Войска Запорожского, князь варшавский фельдмаршал Паскевич, канцлер Александр Безбородко и министр внутренних дел Виктор Кочубей. Некоторые украинцы, подобно шотландцам на службе британской короны, строили империю даже с большим рвением, чем любой русский: «По второму и третьему разделам Речи Посполитой Поднепровье, Подолия и Волынь перешли под власть России. Идеологом второго раздела считается действительный тайный советник и второй член коллегии иностранных дел Александр Безбородко. Он был малороссиянином из козацкого рода. Малороссиянином был и покоритель Варшавы Иван Паскевич. Режим, установленный князем варшавским, поляки еще долгое время поминали недобрым словом. Вольно или невольно, российская имперская власть не раз использовала в борьбе с поляками верных малороссов. В 1863 году селяне Правобережной Украины сами ловили польских повстанцев и убивали их с особенной жестокостью. Украинцы с особенным усердием принимались за русификацию, стараясь отплатить ляхам за старые обиды. В этом отношении русские, очевидно, не могли сравниться с украинцами. "Он был великоросс, и потому в нем не было обрусительной злобы", — писал Короленко о директоре Ровенской гимназии Долгоногове».
