Задумаемся на минуту: какой вопрос является самым насущным и обсуждаемым в России в последние дни уходящего года — если угодно, на рубеже десятилетий?
Санкции? На неделе Брюссель одобрил их продление на очередные полгода. Но для России это уже давно не тема. Пострадавшая сторона тут скорее ЕС, напомнили в МИДе: «Если бы не было этих санкций, то на сегодняшний день наша торговля с ЕС достигала бы $550 млрд, по своему объему она была бы сопоставима с тем, что имеет ЕС в торговле с США — это партнер номер один, порядка $630 млрд». (Для справки: товарооборот между США и ЕС в прошлом году составил $807 млрд, а с учетом услуг — $1,3 трлн, между РФ и ЕС — на историческом пике в 2013 году — достигал $417 млрд).
Что еще? Низкие темпы роста национальной экономики, увязшей в многолетней стагнации? Тоже мимо. Недавно Всемирный банк впервые за долгое время повысил прогноз, и тем не менее тот все равно не дотягивает до ожиданий банка в январе. ВВП страны по итогам 2019-го вырастет на 1,2% против 1,5%. Экономисты продолжают твердить о дефиците инвестиций в реальный сектор. Однако принятый парламентом в первом чтении под самый занавес осенней сессии (последний день работы депутатов — 19 декабря) пакет законопроектов о поощрении и защите вложений, призванных оживить экономику, трудно принимать всерьез. Даже в администрации президента его считают сырым.
Другие варианты? Может быть, бедность? Страну, конечно же, должен волновать низкий уровень жизни населения, который не поддается никаким заклинаниям властей. На неделе Росстат обнародовал результаты исследования о рационе питания за 2018 год, согласно которому в каждой шестой российской семье эта тема стала более проблемной из-за возросших расходов на продукты. Принятой Госдумой в четверг закон об увеличении МРОТ на 850 рублей — до 12 130 рублей — вряд ли многое здесь изменит.
В более широкой перспективе мы имеем затухающий потребительский спрос, вызванный слабостью экономики в целом и нервозностью на рынке труда в частности. Свыше четверти россиян сообщают о рисках увольнения, отмечается в свежем исследовании HeadHunter (при том что уровень официальной безработицы осенью оказался рекордно низким за всю постсоветскую историю, опустившись до 4,3%). На встрече с руководством компаний «Ассоциации европейского бизнеса», прошедшей на неделе, Максим Орешкин заявил о «потерянном» для потребительского спроса в стране первом полугодии 2020-го — и, заметьте, об этом уже говорит едва ли не главный оптимист в правительстве, неунывающий министр экономического развития.
И все-таки перечисленное — серые российские будни. Накануне длинных праздников власти по всей стране решили сосредоточить свое внимание на более приоритетном вопросе — о статусе 31 декабря в производственном календаре. Да так дружно и напористо, что даже Кремлю пришлось — без особого, впрочем, воодушевления — включиться в оживленную общенациональную дискуссию. Последний день года уже объявлен выходным в более чем дюжине регионов по итогам своеобразного плебисцита. «Вопрос нужно решать, учитывая мнение жителей нашего края», — заявил глава Приморья Олег Кожемяко, который распорядился организовать опрос на сайтах краевой администрации и муниципалитетов. Свердловский губернатор Евгений Куйвашев устроил аналогичное голосование в своем Instagram. Так же поступили власти Ставрополья, Псковской области, Татарстана и иркутский губернатор Сергей Левченко — непосредственно перед своей отставкой. «Принял такое решение по многочисленным просьбам женщин, на плечах которых обычно лежит основная тяжесть подготовки к новогоднему празднику», — отчитался томский губернатор Сергей Жвачкин.
И только Сергей Собянин, казалось, был сбит столку легкомысленным поведением коллег: «В Томске хорошая красивая жизнь, дополнительные выходные, — иронично отреагировал столичный мэр. — Нам так не жить. Я не очень понимаю, как он мог такое решение принять, наверное, рекомендательное, потому что я не могу обязать коммерческие предприятия объявить выходным для своих работников». А с другой стороны, почему не может? Было бы желание. В свежих Хрониках госкапитализма: