Фрагмент экспозиции «Анна Ахматова. Михаил Булгаков. Пятое измерение»
Музей Анны Ахматовой
Этот текст находится в открытом доступе. Вы можете поддержать журнал, нажав на кнопку Donate в конце материала.
Взгляду открывается коридор коммунальной квартиры, в который выходят несколько дверей, а в комнатках за каждой из них – разделы экспозиции, посвященной биографическим и творческим взаимосвязям двух писателей. Захватывающее зрителя с самого начала экспозиционное решение, как и еще два проекта музея предыдущих лет – «Иосиф Бродский. Метафора, которая близка» (2016) и «Олег Григорьев. Холодно быть человеком» (2019) – дело рук архитектора Сергея Падалко и его мастерской «Витрувий и сыновья». Созданная в 1996 году выпускниками Академии художеств архитектурная мастерская принимает участие в значимых для Петербурга градостроительных инициативах: на сайте мастерской есть проекты жилых и общественных зданий, планировка парков и кварталов. Реализовано далеко не все, но всякая постройка «Витрувиев» становится примечательным городским событием. Мы поговорили с Сергеем Падалко про относительно молодую профессию архитектора выставок – многие у нас о ней пока даже не подозревают.
Архитектор Сергей Падалко. Фото: Ольга Морозова
facebook.com
– Чем привлекательна работа в музеях в качестве архитектора выставок?
– Прежде всего это стремительность и скорость воплощения проектов. В архитектуре от замысла до реализации проходит ощутимый период времени – в нашем случае пять-шесть лет, а то и больше, и по разным не всегда зависящим от архитектора обстоятельствам получившееся бывает далеко от того, что задумано. Для человека моего темперамента этот аспект оказался очень серьезным: придумываешь что-то замечательное, горишь этим, но потом обязательно начинаются сбои и проволочки. Когда работаешь над выставкой, перегореть не успеваешь: ты непосредственно воздействуешь на все процессы и полностью контролируешь результат, пусть это и накладывает дополнительную ответственность. «Витрувий и сыновья» не сразу пришли к выставочной архитектуре – архитектурной мастерской и без того всегда было, чем заняться, но перспективы, которые таятся в этой деятельности, мы по достоинству оценили еще в 2002 году. Тогда на Крестовском острове в еще не сданном жилом доме «Пятый элемент» устраивали выставку «Парад любви», для которой мы решили обыграть древнегреческий миф о Пасифае, и притащили на пятый этаж живого быка весом в триста килограммов. Произведенный эффект нам очень понравился.
– Не все зрители, приходящие в Музей Ахматовой в Фонтанном доме, в курсе, что вы автор портрета Ахматовой в арке у входа в музей. Но те, кто знают об этом, идут, чтобы увидеть выставку, сделанную Падалко. Как началось ваше сотрудничество с музеем?
– С Музеем Анны Ахматовой мы начали работать совершенно случайно: в 2005 или 2006 году они нашли нас и обратились с заказом по поводу реконструкции вестибюля. Входная зона получилась удачной, и так началось наше сотрудничество: мы делали все малые формы от элементов навигации до музейного забора. Во входной арке с Литейного проспекта раньше всегда стояли мусорные баки и припаркованные машины, что было совершенно недостойно входа в музей, и в 2016 году директор Нина Ивановна Попова (с 2020 года президент Фонда друзей музея – П.Г.) обратилась с просьбой что-нибудь с этим сделать. Так возник портрет Анны Ахматовой в арке на Литейном проспекте, выполненный в технике сграфито. В отличие от других произведений стрит-арта в городе наша работа, к счастью, не закрашивается и не сбивается.
Арка на Литейном. Вход в Музей Анны Ахматовой
«Витрувий и сыновья»
– Судьба ленинградской коммуналки, в которой жил с родителями Иосиф Бродский, много лет была неопределенной. Пять лет назад публика смогла увидеть первый «эскиз музея», сделанный мастерской «Витрувий и сыновья». Вы первым из действующих архитекторов «пришли на объект» – как вам работалось и что вы сделали?
– Благодаря музею я был приглашен как архитектор для реконструкции квартиры Иосифа Бродского в Доме Мурузи, где в процессе капитального ремонта были заменены с деревянных на металлические все аварийные перекрытия. Мы хорошо понимали суть предмета, с которым работали, поэтому реконструкция была крайне бережной и проходила под моим жестким авторским надзором. Сохранены все те мелочи, на которые многие не обратили бы внимание, – неровности штукатурки, какие-то трещинки, следы протечек, старая, пусть даже не работающая проводка, остатки труб: все это не выброшено, не вычищено и не сделано заново, а законсервировано. Все было подготовлено для дальнейших шагов, и в 2015 году в квартире прошли мероприятия по случаю юбилея. (Экспозиция Падалко была временной, проект существующего сейчас музея-квартиры сделал Александр Бродский – П.Г.). В пространстве квартиры Бродского от архитектора требовались только небольшие штрихи, оно уже было готово и мне оставалось войти в него и расставить акценты.
Фрагмент инсталляции Сергея Падалко «Полторы комнаты». Музей Иосифа Бродского (2015). Фото: Юрий Молодковец
«Витрувий и сыновья»
Подобный подход мы практикуем с самого начала, с 1996 года, когда еще мало кто слышал ставшее сейчас избитым слово «лофт». Так случилось, что я давно собираю всякие старые и не очень старые предметы, которые нахожу на помойках или просто на улицах города. Со временем эти случайно найденные предметы перекочевывают в различные интерьеры и появляются на временных экспозициях в музеях. Например, сейчас в Эрмитаже на выставке «Студия 44. Анфилада» уже шестой месяц стоит мой прикроватный столик, с которым я почему-то сжился. В прошлом это регулируемый табурет из «Икеи», найденный мной на помойке с трещинами и следами старой покраски. В анфиладе Главного штаба он используется в качестве подиума, но я уже скучаю без него.
Вы с любовью описываете фактуру, которую вносите в экспозиции – как сейчас, полностью преобразив зал выставки про Ахматову и Булгакова. Вам интереснее работать в пространстве с историей, чем в «белом кубе»?
Всегда сложнее придумать что-то с чистого листа – и, безусловно, проще работать, когда есть бэкграунд и заданный вектор. С выставочным залом ахматовского музея я работаю уже не первый раз, и для меня он скорее «белый куб».
Для показа вещей из кабинета Бродского (передан наследниками поэта в Музей Ахматовой и стал его частью – П.Г.) надо было организовать в единую структуру множество бытовых предметов из американской жизни поэта. Был найден экспозиционный прием – благордаря арматурной сетке возник своего рода клеточный космос, который вобрал в себя хаос всех этих мелких и даже второстепенных вещей.
Выставка «Иосиф Бродский. Метафора, которая близка» (2016) в Музее Анны Ахматовой. Фото: Юрий Молодковец
«Витрувий и сыновья»
В случае с выставкой Олега Григорьева мы получили для работы увесистый ворох его почеркушек шариковой ручкой и простым карандашом на случайных листках бумаги. Плюс немного живописи и графики из частных коллекций. Было понятно, что на одном этом материале выставку «не удержать» – необходимо чем-то дополнить экспозицию, и тогда родились черные листы рубероида по стенам с прорезанными на них текстами стихотворений Григорьева.
Фрагмент инсталляции «Олег Григорьев. Холодно быть человеком» (2019) мастерской «Витрувий и сыновья» в Музее Анны Ахматовой. Фото: Юрий Молодковец
«Витрувий и сыновья»
На выставке «Анна Ахматова. Михаил Булгаков. Пятое измерение» таким спасительным материалом для меня оказался мел – меловую побелку на стенах коридора можно потрогать и след останется на пальцах. Уверен, что от водоэмульсионной краски эффект был бы другим. Ничем, казалось бы, не отличающийся от нее и так же выглядящий на фотографии мел важен для общей атмосферы выставки – как он пахнет, где-то пылит, а где-то оставляет разводы. Такие вещи незаменимы и необходимы.
Поначалу было совершенно непонятно, как рассказать придуманную куратором историю пересечений Ахматовой и Булгакова пространственным способом. Трудно объяснить словами последовательность необходимых для достижения результата действий – важно общее ощущение заданной темы, внутри которой ты работаешь и раскрываешь ее. Сначала возникла идея коридора длиною в жизнь, в конце которого закрытая дверь, в которую нельзя войти – она опечатана полоской бумаги, как после ареста жителей.
Фрагмент экспозиции «Анна Ахматова. Михаил Булгаков. Пятое измерение»
Музей Анны Ахматовой
Занимаясь реконструкцией, мы постоянно работаем со старыми дверьми. Мне всегда казалось, что в старых дверных полотнах есть что-то необъяснимое, притягательное, загадочное – давно хотелось сделать из них выставку. Сейчас на экспозиции пять дверей и три окна, которые я сам притащил из разных мест, все они были когда-то случайно найдены. На двух из этих дверей художник Нестор Энгельке в изобретенном им жанре «топоропись» сделал портреты героев проекта – Анны Ахматовой и Михаила Булгакова, вырубив изображения топором. Все остальные двери в нашей экспозиции никак не тронуты и не реконструированы, так и остались с выдранными замками, наслоениями краски и следами оклейки обоями. Видно, где старое, а все нестарое было соответственно приведено в негодность. Пусть на двери не распространяется «Венецианская хартия», но нам близка ее идеология, у нас тот же подход и творческий метод. К сожалению, не каждому заказчику можно передать ощущение ценности вещи и красоты материала, который не нужно заменять ни на какой другой, но для себя или своих друзей всегда делаешь так.
Вы считаете музей мемориальной или актуальной формой?
Для меня современный музей это актуальное высказывание про прошлое, про настоящее и про будущее. Таков мой внутренний настрой, и я стараюсь распространять это состояние вокруг себя – и в коллективе среди сотрудников, и влияя на зрителя тем или иным образом. Мне кажется, это должно чувствоваться.
Что еще почитать:
Дом Наркомфина и его герои. Есть дома, правдиво хранящие историю страны и города, где были построены, московский дом Наркомфина – один из них
«90% моих произведений уничтожаются после выставки». Художник Кристиан Болтански – о географических точках силы, недосягаемой Одессе, мертвых швейцарцах и власти убивать
Россия в объективе Magnum: какой показывали страну репортеры крупнейшего мирового фотоагентства с середины ХХ века до сегодняшнего дня
