Александр Петриков специально для «Кашина»

«Взамен признания своей полной некомпетентности в проведении подобных мероприятий и обеспечении безопасности организаторы подняли труп с переломанным, как у крысы, хребтом вместо знамени», — так летом 2007 года «Русский журнал» Глеба Павловского комментировал убийство левого активиста Ильи Бородаенко в экологическом лагере под Ангарском Иркутской области.

В чем там было дело: тем летом близ Ангарска на базе местного химкомбината начали строить Международный центр по обогащению урана. Договоренность о создании центра была достигнута несколькими месяцами ранее на саммите «большой восьмерки», к проекту сразу же присоединились Украина и Казахстан, но, как часто бывает, выбирая на карте России точку для строительства, его инициаторы забыли спросить местное население, согласно ли оно с тем, что у него во дворе будут обогащать уран. Ангарский проект вызвал протесты сибирских экологов, которые встали палаточным лагерем у места будущей стройки; наивная молодежь нулевых еще думала, что с помощью протестных акций можно остановить строительство, о котором договаривались главы государств и правительств. Тогда это действительно было в новинку: в ночь на 21 июля 2007 года, когда активисты спали, на лагерь напала группа боевиков с арматурой, бейсбольными битами и травматическим оружием. Приехавший поддержать экологов в Ангарск из Находки 26-летний футбольный фанат Илья Бородаенко был убит («Голова у Ильи была пробита, а сломанные ребра воткнулись в легкие, изо рта шла кровавая пена»), еще семь человек получили серьезные ранения. Одного из раненых звали Алексей Сутуга (прозвище — Сократ). Вскоре он уедет в Москву, станет суперзвездой антифа-движения, отсидит в тюрьме три года за драку с неонацистами, напишет книгу, сыграет в спектакле Театра.doc о пытках, а в одну из последних ночей лета 2020 года Алексея Сутугу в Москве забьют до смерти четверо чеченских бандитов.

Ну и понятно, какой здесь повод для злорадства. Антифа-активистов должны убивать нацисты или в крайнем случае полиция; с этническими бандитами антифа не воюет. Та же или примерно та же публика, которая после убийства Бородаенко смеялась над его сломанным хребтом, теперь смеется над тем, что антифашиста убили кавказцы, которых он когда-то защищал от скинхедов. При этом, даже оставляя за скобками саму недопустимость разговоров о смерти в таком тоне, можно догадаться, что в этом злорадстве есть какой-то дополнительный изъян. Схема «левак боролся за права кавказцев, а они его убили» слишком умозрительная, основанная на каких-то штампах пятнадцатилетней давности, потому что в действительности все гораздо менее противоречиво, и граница между теми, кого убивают, и теми, кто убивает, в этом случае остается вполне неприкосновенной.

Давно разгромленная, уничтоженная, сведенная на нет леворадикальная среда — очевидные изгои российского общества. Даже воспоминание об ангарском лагере 2007 года кажется сейчас приветом из каких-то позапрошлых времен. Традиция гражданских противостояний по экологическим поводам в России, как мы понимаем, продолжается, но ни в одном из громких случаев в наше время левые радикалы уже не играют никакой роли. Тому же Шиесу, может быть, и не хватало какой-нибудь активной анархо-антифашистской фракции, но взяться ей уже неоткуда, и протестную моду там задавали люди типа «Древарха Просветленного». Леворадикальная среда за последние десять лет сильнее всех пострадала от антиэкстремистской активности государства. Кто-то отсидел и отошел от дел, кто-то умер, кто-то уехал, кто-то оказался вытеснен либо в «приличную» часть общества (некролог об Алексее Сутуге в «Медузе» предварен сообщением о конфликте интересов — автор некролога Максим Солопов, ныне уважаемый московский журналист, сам в прошлом антифа, и его журналистская карьера — наверное, самый безболезненный из возможных путь отхода от прежней активности), либо наоборот, куда-то совсем в маргинальность. Человек, остающийся антифа-активистом в России 2020 года, уже никого не защищает и ни с кем не борется — солдат разгромленной армии, вообще никто в социальном смысле.

Этнические бандиты — напротив, никуда за эти годы не делись, и уж кем-кем, но изгоями в современной России их не назовешь. У конкретных Сайхана Адаева, Ахмеда Гулоева, Ибрагима Балиева и Аслахана Садаева, убивших Алексея Сутугу, вообще, — в отличие от любого русского левого или правого, — есть добрая и заботливая кадыровская малая родина, и в принципе нетрудно предположить, что и с адвокатами им помогут, и наказание они уедут отбывать в колонии родного региона, и условно-досрочное освобождение с последующим трудоустройством всем им гарантировано — наверняка это тоже стереотип, но, по крайней мере, более свежий и более обоснованный, чем вот это «антифа всегда за нерусских».

Нет никакой антифы. Есть те, кого убивают (сажают, калечат, преследуют и т.п.), и те, кто убивает (сажает, калечит, преследует), и такое описание устройства российского общества более адекватно реальности, чем любые идеологические схемы. Левые и правые одинаково рискуют быть убитыми или посаженными, а те, чей риск пострадать минимален, тоже, конечно, описываются совсем не идеологическими эпитетами. Прощаясь с Алексеем Сутугой, стоит иметь в виду не его активистское прошлое, а сам коридор возможностей для русской молодежи XXI века, — очень узкий коридор, ограниченный со всех сторон именно смертью, неважно какой. Чем Алексей Сутуга отличается от спецназовца Никиты Белянкина, убитого другой этнической бандой прошлым летом под Москвой? Белянкин, кстати, до службы в ГРУ тоже был антифа-радикалом — они вполне могли быть знакомы между собой, он и Сократ, и хотя судьбы сложились очень по-разному, финал пугающе одинаковый.

Непрожитая жизнь Алексея Сутуги стоит в одном ряду не только с убитыми в эти годы активистами, но и со всеми остальными, кто не дожил, погибнув неважно как — на далекой войне, или в криминальных конфликтах, или просто в мирной российской безысходности, о которой даже не пишут в газетах. Люди, которые убивали Сократа, ничего не знали ни о его активистском прошлом, ни о тюрьме, ни о театре, они просто его убивали, будучи почти легитимными (то ли охранники магазина, то ли друзья продавщицы, с которой он поссорился) посланцами смерти в российской реальности. Сама насильственная смерть как серьезный общественно-политический фактор — это бесспорное свойство нашего времени. Когда общество всерьез спорит, выгодно власти или невыгодно убийство очередного политика, когда о поездках наемников на войну как об обычной работе открыто говорит первое лицо государства — странно было бы, если бы людей не забивали до смерти на улицах. Это вообще-то и есть атмосфера ненависти, над которой у нас почему-то («почему-то») принято смеяться.