Односторонняя интеграция: можно с большой вероятностью предположить, что завзятые читатели с картины испанского художника Луиса Хименеса и Аранды «Библиофилы» (1879) мало что знают о русской литературе. В России же, начиная с середины XVIII века, переводы с европейских языков занимали до 90% книжного рынка

Односторонняя интеграция: можно с большой вероятностью предположить, что завзятые читатели с картины испанского художника Луиса Хименеса и Аранды «Библиофилы» (1879) мало что знают о русской литературе. В России же, начиная с середины XVIII века, переводы с европейских языков занимали до 90% книжного рынка

«Наша русская интеллигенция настолько характерная, что дала иностранным языкам специфическое слово intelligentsia (в транскрипции русского слова)», – писал в феврале 1945 года в «Литературную газету» В. В. Вересаев. «Понятие это чисто русское», – продолжал Д. С. Лихачев в письме в «Новый мир» в 1993 году.

Две цитаты двух русских интеллигентов стоят рядом в книге Дениса Сдвижкова «Знайки и их друзья. Сравнительная история русской интеллигенции» (вышла недавно в издательстве Новое литературное обозрение). Но в самом ли деле интеллигенция была уникальным российским явлением? Автор книги, научный сотрудник Германского исторического института в Москве, помещает «чисто русское понятие» в европейский контекст, показывая, как российская интеллигенция соотносилась и взаимодействовала с образованным классом других стран.

Каким образом было устроено это взаимодействие? Общая европейская идентичность, выходившая за национальные пределы, создавалась прежде всего благодаря единому кругу чтения:

С полок домашних библиотек на подрастающее потомство [разных стран] смотрели корешки нередко одних и те же авторов; литературные моды («Как, вы не читали?!») волнами прокатывались по всему континенту

О степени интеграции культурного пространства России в общее интеллектуальное поле Европы можно было судить по растущему количеству и качеству переводов:

Если на Московскую Русь переводы с Запада приходили кружным путем нередко через столетия после появления оригиналов, а в петровское время резкий рост переводной деятельности почти не касался литературы художественной, то начиная с середины XVIII века переводная литература могла достигать 90% русского книжного рынка. Со второй половины XIX века охочие до заработков студенты переводят все стоящее и нестоящее за год-два, а в начале ХХ века счет переводчикам в стране идет на тысячи, если не десятки тысяч;

С любезного разрешения издательства публикуем отрывок из главы «Слова, места и вещи», в котором сравнивается эволюция «книжного» языка и культуры чтения в России и Европе Нового времени.