Александр Петриков специально для «Кашина»

В перестроечных городских легендах было такое про Карабах — когда в самом начале противостояния в 1988 году то ли в Баку, то ли в Ереван приехал кто-то из политбюро и, встречаясь с трудящимися, посетовал — что же вы, мол, поделить не можете, два братских мусульманских народа. Фраза из разряда тех, которые, даже если их не было, заслуживают быть придуманными — ну в самом деле, как еще можно описать неадекватность Москвы в оценке происходящего? «Два мусульманских народа».

Сейчас много поводов вспоминать Карабах и проводить параллели с происходящим между Россией и Украиной, но самое начало теряется, а между тем стоит вспомнить, что вооруженное противостояние Армянской и Азербайджанской ССР было первым и единственным случаем прямого военного столкновения между союзными республиками в СССР. Общая партия, общее московское начальство, общий КГБ, красные флаги с серпом и молотом — и при этом стрельба, этнические чистки, рождение собственных армий, и это можно было бы назвать чем-то вроде шизофрении, если бы вся тогдашняя реальность во многом не была шизофренической. Союз распадался, поднимались прибалты, Молдавия переходила на латиницу, обнаруживая в своих невеликих границах потенциально кровавый раскол по Днестру, демонстрантов в Тбилиси десантники били саперными лопатками, а с трибуны первого Съезда народных депутатов СССР наш выдающийся писатель Валентин Распутин, отвечая на упреки республиканских сепаратистов в адрес русских, как бы в шутку сказал, что тогда уж логично самой России выйти из состава СССР, если вы все ее так не любите, а закончил — и было это даже по позднесоветским меркам невероятно, — цитатой из Столыпина. Но — не дословной, перефразированной. «Вам нужны великие потрясения, нам нужна великая страна». Сказать «великая Россия» язык не повернулся даже у знаменитого писателя-почвенника, потому что двусмысленность здесь была очевидная: по состоянию на 1989 год страна — это Советский союз со всеми Молдавиями и Киргизиями, а Россия — это РСФСР, крупнейшая и даже по формальным признакам (много раз вспоминали — без своей компартии, без академии наук, без телевидения и всего прочего) бесправнейшая советская провинция, и знака равенства между Россией и страной быть не может.

Показательно, кстати, что первым и до поры единственным заговорившим о России в СССР вслух был именно писатель. У РСФСР действительно не было ни ЦК, ни академии наук, но от хрущевских экспериментов остался непонятно зачем придуманный республиканский союз писателей — единственная эрэсэфэсэровская структура, ставшая еще в семидесятые точкой притяжения именно советских русских правых, не имевших влияния в большом писательском союзе, но в альянсе с неосталинистами забравших себе российский под крылом, между прочим, советского дворянина Сергея Михалкова. В мирное доперестроечное время если кто-то и пытался институционально спасать Россию, то только они — и в том самом, конечно, неприличном лозунговом варианте, и в более материальных и важных измерениях — именно писателям в начале перестройки удалось остановить варварский проект переброски стока северных рек, в семидесятые они же, но менее успешно, воевали с концепцией «неперспективных деревень», продавленной Госпланом с подачи социологов-шестидесятников. В 1989 году, когда Распутин предложил России выйти из СССР, казалось, что судьба РСФСР никого больше не волнует, но пройдет всего полтора года, и писателей-почвенников перестроечная стихия прижмет к броне реакционного танка (СССР 1990 года жил, помимо прочего, слухами о скором военном перевороте, армия считалась консервативным институтом, способным остановить демократию, и опыт военного подавления протестов на нацокраинах работал на эти слухи) — очередной съезд писателей РСФСР в декабре 1990 года пройдет в Театре Советской армии, и тот же Распутин пожалуется с трибуны, что у России украли все — даже имя.

Речь шла о том, что полуживая РСФСР оказалась вдруг альтернативным антигорбачевским центром силы. Летом 1990 года в республике к власти пришел Борис Ельцин с соратниками по Межрегиональной группе, и в стране установилось двоевластие, которое закончится в августе 1991 года победой группы Ельцина.

Сейчас, когда пришло время разматывать клубок отечественной истории, это кажется имеющим значение. Несмотря на то, что при разделе союзного наследия формальным правопреемником СССР (долги, загрансобственность, место в совбезе ООН) стала Российская Федерация, сама она не перестала быть той прежней переименованной РСФСР, ведущей свою родословную от советской провинции, у которой не было ни субъектности, ни институтов. Важный термин из той эпохи — «Нечерноземная зона РСФСР», собственно историческая Русь, к семидесятым годам достигшая такой опустошенности, что это потребовало чрезвычайных экономических мер, так, впрочем, и не сработавших — мертвых оживлять трудно.

Государство, история которого началась 12 июня 1990 года с принятия Декларации о государственном суверенитете РСФСР первым Съездом народных депутатов РСФСР, который через три года будет распущен незаконным указом и расстрелян из танков. Наследование исторической России, основанное прежде всего на том, что никаких других претендентов на наследство не нашлось. Все четырнадцать остальных республик были состоявшимися национальными государствами, и только одна, наша, вышла в самостоятельную историю, не имея вообще ничего, кроме безнациональной номенклатуры и набора символически важной недвижимости, включая Кремль, который, собственно, и есть единственное осязаемое свидетельство этого спорного родства между бывшей РСФСР и тем, что было до нее.

Было тридцать лет, чтобы задуматься, в какой мере наш нелепый обломок СССР состоятелен исторически и государственно — никому не было до этого дела. Чтобы понять, насколько устойчива бывшая РСФСР, потребовалось прямое столкновение с бывшей УССР, чье национальное и государственное строительство после 1991 года только продолжило семидесятилетний советский цикл, в котором была и довоенная украинизация, и членство в ООН, и много всего еще, в том числе не в последнюю очередь мощный антисоветский национальный миф с голодомором и вооруженным сопротивлением ОУН. Ничего подобного у РСФСР не было. У нее вообще ничего не было, а если вспомнить украинскую составляющую в общесоюзной системе управления (посмотрите на криворожанина Зеленского, приведенного к власти днепропетровским олигархом Коломойским, как на наследника днепропетровской группы, правившей Советским союзом), нападение одной бывшей советской республики на другую выглядит как атака нашей провинции на бывшую метрополию. Провинция с самоощущением империи — что может быть грустнее.

Путинское поколение эрэсэфэсэровской номенклатуры лишено национального чувства и едва ли сможет заметить саму проблему. То же касается и нашего пацифистского мейнстрима, наследующего советской антинациональной интеллигенции. Мрачные перспективы России не привязаны к ходу «спецоперации» (там-то понятно, ничего хорошего с самого начала) — исторический тупик, в котором оказалась страна, достигнут задолго и до 24 февраля, и даже до 2014 года. Она, строго говоря, всегда находилась в нем, просто до войны это не очень бросалось в глаза.