Российские военные на фоне разрушенного Президентского дворца в Грозном, январь 1995 года
Wikipedia
Писательница-документалистка Полина Жеребцова родилась в Грозном в 1985 году. Когда ей было девять лет, началась первая чеченская война. Уехать из Чечни Полине вместе с мамой удалось только в 2004 году. Всё это время она фиксировала происходящее в дневниках. Сегодня эти рукописи принято сравнивать с дневниками Тани Савичевой из блокадного Ленинграда и Анны Франк, прятавшейся от гестапо в Амстердаме. Архив Полины — пожалуй, самое полное документальное свидетельство войны в Чечне. Читая его сегодня, невозможно избежать параллелей с войной, которую Россия развязала в Украине. В рамках проекта «Всемирная история ресентимента» фрагменты «Чеченского дневника» публикуются в «Отделе культуры» с авторскими комментариями.
— В этот Новый год многие жалуются на то, что у них нет никакого праздничного настроения. Нередко видишь в соцсетях посты, полные сочувствия к украинцам, которые вынуждены встречать праздник под бомбами, без электричества и воды — и порой авторы таких постов пишут, что не представляют, как это вообще возможно. Вы же в подобной ситуации встречали Новый год много раз. Как вы и ваши близкие справлялись с этими обстоятельствами? И удавалось ли создать то самое праздничное настроение?
— Неутихающая боль, запредельный ужас навсегда с нами, с теми, кто на самом деле был на войне, кто видел все своими глазами. Лжесвидетели и выехавшие «в беженцы» граждане даже не подозревают, что мы там на самом деле пережили. Война в Чечне была долгой. Наша жизнь менялась постепенно, погружаясь во все новые слои ада…
У меня сохранилась фотография января 1989 года. Мы с мамой в центре Грозного. Площадь Ленина. Городская огромная ель замечательно украшена, а вокруг нее новогодние декорации и маленькие елочки.
Я на лошадке. Мне три года и десять месяцев. Мама в норковой шубе. Я в шубке из натурального меха и вязаной шапке под меховой ушанкой. Шарфик и шапку связала моя бабушка-художница Галина Николаевна из Ростова-на-Дону.
Помню, как рядом с нами смеялись и шутили люди, а на дружелюбных грозненских пони катались малыши.
Вместе уживались люди разных национальностей.
Все были счастливы.
Тогда у людей в Чечне еще не исчезли пенсии, зарплаты, детские пособия, как случится за три года до начала чеченской войны. На улицах еще не убивают и не похищают!
Нет казней на площади Дружбы, как будет в масхадовской Ичкерии.
На наши дома еще не летят бомбы с российских самолетов…
Январь 1989 года. Полина с мамой встречают Новый год в Грозном
Личный архив Полины Жеребцовой
Затем в наш мир пришла война, недоговоренность Ельцина с Дудаевым, казни на площади Дружбы, погромы, убийства земляков по национальному признаку и бомбы с российских самолетов. Все детские сады, поликлиники, творческие объединения — исчезли. Девочек стали отдавать замуж в 14–15 лет…
Когда ребенок, подросток живет на своей родине при таких изменениях, то он воспринимает окружающую действительность, как свой обычный мир. Просит милостыню с другими детьми, торгует, ищет еду и воду…
Мы старались шутить под бомбами, мы старались не думать о смерти.
При взрывах, когда снаряды ударяли в стены дома, мы читали молитвы и пересказывали хадисы, которые в затишья нам поведали в ичкерийской школе при шариате. Мы старались не думать о том, что нас завалит после бомбового удара, и мы будем умирать, задыхаясь, как с грозненцами бывало часто.
Вайнахи дружные, они вывезли детей и женщин из столицы Ичкерии во «вражеские» русские регионы, в Турцию, в сопредельные республики, в горные села. С нами в столице остались чеченские боевики — воины, и русские земляки в 95–97%. Многонациональные семьи, такие, как наша, где не было крепких связей с чеченской или ингушской родней, остались под взрывами.
Праздник на войне — когда ты остался жив после разрушительных бомбовых ударов.
Ведь стреляя между домами или из подъездов домов, боевики вызывали огонь. Самолеты бомбили наши дома. Праздник имел место: мы были ранены, но не погибли. Но нашу жизнь, наши дома, наше здоровье, гибель близких, никто не вернет. Ни российская, ни ичкерийская власть не собирается извиняться перед нами, как положено, они мечтают о новых войнах, позабыв совесть и стыд. Они принесли в жертву богу войны десятки тысяч жизней и не против повторить! Люди как люди.
1995
23.12.
Скоро Новый год. Мы решили с Аленкой загадать, чтоб больше никогда не было войны. Надо так: написать на бумажке, зажечь ее и бросить в шампанское. Нам шампанское никто не даст, поэтому мы в чай бросим.
Соседи, которые поселились в домах вокруг, кидают мусор в окна. Огрызки, шкорки. Кричат, дерутся. Недавно во дворе была драка. Старые соседи дрались с новыми. И те, и те — чеченцы. Они били друг друга каким-то пнем, который лежал неподалеку. Мы с Аленкой с балкона смотрели.
У Аленки своя комната, еще зал и комната тети Вали. У них много мебели, как и у нас. Разные вазы, посуда. Я люблю огромное кресло в зале. Мы на нем всегда вдвоем сидим. Я и Аленка.
Еще у моей мамы есть дар. Это когда человек знает то, что никто не знает. Мама пришла вчера к тете Вале и говорит:
— У тебя смерть в доме!
Мы очень испугались. Тетя Валя сказала, что неправда все. Это глупость! Но потом под кровать полезла, а там дохлая мышь.
1997
08.01.
Торгую на рынке. Одна. Пирожками и чаем. Мама болеет. Лежит, не встает. В доме холодно. Нет отопления.
У мамы ревматизм. Я стараюсь заработать, принести еду.
Новый год прошел хорошо. Я поела салат, винегрет и котлеты! Много стреляли. Тетя Лейла пела песни под гармошку. Пришли ее родственники и соседи. Все пили чай с пирогами. А потом кто-то принес бутылку шампанского. Разлили по бокалам, и всем взрослым на самом донышке досталось.
Я тоже стала просить. Я написала на бумажке: «Чтобы не было войны». Потом сожгла ее и бросила в чашку, куда мне налили целую ложку шампанского! Выпила. Так надо, чтоб сбылось! Но бумажка не сгорела. Прилипла ко дну. Пришлось ее отскребать.
1998
01.01.
Ночевали у бабушки Тоси. Сашки, Эрика и тети Али, конечно, не было. Но все же мы скрасили бабе Тосе вечер.
Мы принесли ей салат-винегрет и торт, а она приготовила тефтели.
Электричество на десять минут включали. Неожиданно так включили! Баба Тося метнулась к телевизору, а там шел фильм «Иван Васильевич меняет профессию» по мотивам пьесы М. Булгакова. Смешная такая комедия! Песня звучала:
Вдруг как в сказке скрипнула дверь.
Все мне ясно стало теперь.
Столько лет я спорил с судьбой.
Ради этой встречи с тобой…
Тут свет снова погас, будто и не включался вовсе, и мы опять сидели в темноте.
Баба Тося завела будильник, чтобы не пропустить 12 часов ночи. И в полночь я написала желание на бумажке, сожгла ее, бросила в чай и выпила. Это нужно успеть сделать за минуту, пока часы бьют бом-бом-бом! Я полагалась на старый будильник бабы Тоси. Надеюсь, он правильно показывал время.
Мое желание: «Жить. Радоваться. Не погибнуть здесь». Я выпила этот чай до капли и бумажку сжевала.
P. S. Выпал снег!
— Что было самым опасным и сложным тогда — для детей, для взрослых?
— Отсутствие помощи. Любой помощи. Вы оказываетесь в полном разрухи и опасностей лабиринте без выхода, и надеяться вам нужно только на себя. Или, как говорят в нашем краю верующие люди: «надежда только на Всевышнего!» Нет никаких лекарств, ни платных, ни бесплатных, нет врачей, нет еды. Соседи могут прийти убивать вас по национальному признаку с криками «русские свиньи», или это могут быть банды отморозков, орудующие по городу. Прийти убивать могут российские военные или чеченские боевики, так как в ходу оговоры и пытки.
В знакомой многодетной русской семье расстреляли отца из гранатомёта, разорвав его тело на части. Убили только потому, что он под обстрелом не успел побриться. Раз с бородой, значит, боевик, решили российские военные, видя перед собой обычного русского жителя. Это была Вторая чеченская.
Русских жителей было очень много несмотря на факты геноцида между войнами. Ведь их изначально были сотни тысяч (в Чечне все нечеченцы — русские). Некоторые земляки уцелели благодаря тому, что находились в униженном и зависимом положении у своих новых «друзей», у которых убирали дома, чистили за скотиной, батрачили в огороде в голодное время масхадовской Ичкерии.
1998
02.01.
Мама не торгует на рынке пирожками. Ведь теперь Рамадан — особый месяц, а значит всем мусульманам днем нельзя есть.
Мама пошла к тете Марьям. Они были на базаре «Березка», за одну остановку от нас.
Хейде мама сделала подарок. Купила шоколадку и дала мелких денег. А Хейда мне подарок не принесла.
03.01.
Приходила красивая тетя Лейла. Соседка из дома напротив. Мы так ее и зовем — Красивая Лейла. У нее есть кот по имени Фрэнк Синатра.
Зашел разговор о христианстве и мусульманстве. Мама сказала, что все могут жить в мире. И Руслан подтвердил:
— Я, хоть и чеченец, а прочитал Библию. И Коран читаю! Все люди должны почитать Бога и прекратить войну!
А Красивая Лейла рассказала историю об одной женщине, которую знала лично. Эта женщина была верующая христианка. Потом ее украли замуж. Она не хотела замуж, но не смогла ничего поделать. Ее муж был мусульманин и приказал ей принять ислам. Она плакала — очень боялась мужа. Родила ему десять сыновей и четырех дочек.
— И ходила молва, что лучше жены нет в селении. Дом ее — полная чаша! Она готовит еду лучше всякого повара! Мать она замечательная. Все дети выросли честными и достойными людьми, — рассказывала Красивая Лейла. — А юным девушкам старейшины села говорили брать с нее пример: всегда она покрывала голову большой шалью и не пропустила ни одной молитвы. Ни одного намаза! В месяц Рамадан держала она пост тридцать дней. Кушала только ночью, а днем постилась. А потом умерла она. Старая стала. Заснула и умерла. Сказали: «Бог чудо явил!» — умерла она не мучаясь. Похоронили ее всем селением, как достойную женщину. Затем года через три стали капитальный ремонт делать в ее доме. Частный дом был, большой. Полы решили менять, сняли доски… А на том месте, где она каждый день делала намаз и читала молитвы, под полом, нашли икону. На иконе Дева Мария с младенцем Иисусом!
— Как же это? — спросила я.
— Она всю жизнь была тайной христианкой! Несмотря на то, что ее заставили принять ислам! — сказала Красивая Лейла. — А мы еще на нее равнялись в детстве!
04.01.
Около дома мальчишки стали обзываться, когда я с тяжелыми сумками брела с рынка. Я их послала. А мама услышала. Как даст мне пощечину! Кричит:
— Дура! Идиотка! Не смей так с людьми разговаривать!
Я еще возразила против платка. Не хочу его носить! У меня волосы отросли, каштановые такие. Уже прическа получается. А мама:
— Надеть огромную косынку немедленно! Косынка тебя спасает от нападок! Ходи, как самые скромные девушки-чеченки ходят!
— По ходу вашего повествования видно, как от года к году меняется обстановка в Грозном — победившие сторонники Ичкерии вводят шариат, устанавливаются мусульманские обычаи, порой в гипертрофированной форме, этнических русских всё сильнее дискриминируют, и дети ведут себя так же, как взрослые, если не еще более ожесточенно. Эта ненависть со временем изжила себя? Как скоро?
— Ненависть с годами концентрируется, превращаясь в яд. Исторические события в угоду новым политическим веяниям — перевираются.
На улицах в Грозном стерли их прежние названия. Появится человек, к примеру, и скажет, что его дед или бабушка жили на этой улице, что нелюди убили их за жилье в смутное время и присвоили чужое добро себе. А наследнику в ответ — ты все врешь, здесь даже нет такой улицы, пошел прочь, это наша земля.
Молодежи объясняют, что в Чечне «всегда жили только чеченцы», хотя еще в 1989 году в республике проживало 500 000 нечеченцев и всего 700 000 чеченцев. Реальных свидетелей негодяи с нацистским мышлением люто ненавидят.
Знаете, какое самое страшное оскорбление для чеченского преступника, который издевался над беззащитными русскими земляками? Убивал, изгонял, захватывал жилье этажами у русскоговорящих жителей, которых не добили бомбы? Это сказать ему, что все земляки равны в правах! Сказать, что у всех есть право голоса, что каждый имел право проголосовать, чего всех жителей, все народы многонациональной на тот момент Чечни, нагло лишили. Никакого референдума о независимости с голосованием никогда не было.
Сейчас 1% русских в Чечне Рамзана Кадырова, а, по моему мнению, нужно вернуть людям утраченное в войну жилье. Многих уже нет в живых, но живы их потомки! В моем раннем детстве нечеченцев проживало около 40% в республике, и она процветала, и люди честно работали, не было такого лютого кумовства, воровства, пыток, а тем более казней. Именно тот мир не способствовал нацизму, как одной из форм фашизма. Все вышло из-под контроля с прибытием в республику Джохара Дудаева и его союзников.
Я прямо говорю: все земляки равны в правах, а также их потомки. Все имеют право решать о пути развития своей родной земли! В ответ некоторые мне пишут, что с радостью убивали и будут убивать русских детей и стариков, что все русские «свиньи», гулящие и пьющие, что в Чечне жили «потомки оккупантов», что их предки приехали по учебе и работе, лечили и учили, но были все равно — плохими, грязными, хуже животных. Что приехавшие в Голодомор дети — должны были быть уничтожены. Что действует коллективная ответственность: русские самолеты бомбят, можно пойти и убивать русских соседей. И что это — правильно!
Именно такие комментарии вы получите на заявления, что все уроженцы в родном краю — равны в правах. Конечно, это пишет тот пласт населения, который помнит пиршество Ичкерии и сумел нажиться подобным образом. Нормальные образованные чеченцы в ужасе от подобных заявлений. Но таких заявлений немало, примерно треть от тех, кто приходит на мой канал в Ютубе. Также эти комментаторы любят писать угрозы расправы и всех, кроме себя, не считают за людей.
На мои упреки, что русские земляки страдали под бомбами, я получаю ответы, что это наполняет их сердце радостью, и они желали смерти как можно больше русским землякам, с которыми лицемерно в советское время дружили, и от которых принимали помощь и поддержку. Это подлость. Это несправедливость. И это передается многочисленным потомкам тех, для кого подобные старшие в семье — авторитет.
С этим нужно что-то делать, так как менталитет россиян слаб, защитить себя они не могут и не умеют в реальной схватке, тем более с дерзкими горцами.
Даже в советской Чечне русские жители всегда уступали, задаривали подарками вайнахов и чувствовали себя людьми второго сорта, без защиты рода. При любом столкновении будет опять уничтожение беззащитных людей, будут факты геноцида.
Нужно проводить воспитательную работу, объясняя, что более 300 000 нечеченцев в Чечне страдали вместе с вайнахами и хоронили своих детей.
Должно пройти без войны лет сто, чтобы эта ненависть приглушилась.
Новый 2004 год. Полина с мамой после бомбежки
Личный архив Полины Жеребцовой
— В дневнике вы упоминаете обстрелы в 2003–2004 гг.. Получается, они продолжались после всех перемирий?
— Обстрелы были частые, буквально постоянные: боевики-повстанцы сражались в черте города и нападали, а российские отвечали им из танков и БТРов! Все летело через дома и по домам мирных жителей.
2004
01.01.
Город зарылся в снег, как большой вислоухий пес. Когда часы били «бом! бом!», я по традиции написала желание, подожгла бумажку и бросила ее в стакан с гранатовым соком. Хочу быть здоровой и красивой!
Читала любимого Вертинского.
Будем слушать, как плачут фаготы и трубы
В танцевальном оркестре в большом казино,
И за Ваши печальные детские губы
Будем пить по ночам золотое вино.
P. S. В доме страшный холод. Болят застуженные суставы и сильные боли в ногах, где были осколки. Нет никакого отопления.
02.01
[…] Сегодня я и мама уже вышли на почту. Убирали снег, проверяли состояние котла и мыли полы. Еще мы, хотя это совсем не входит в наши обязанности, ходим получать мешки писем из-за границы. Чеченцы уехали в беженцы тысячами. Русские семьи из Чечни не смогли уехать так далеко. Почти все они скитаются и голодают по хуторам России. Чтобы уехать в Европу, нужны колоссальные деньги.
Помимо русских и чеченцев на моей родине жило много армян, цыган, дагестанцев. Жили здесь евреи, украинцы, болгары, аварцы, поляки, кумыки. И многие другие.
Я смотрю на письма. Они пришли в наш ад из Ниццы, Парижа, Брюсселя, Милана, Барселоны. Мозаика разноцветных марок на конвертах с чеченскими фамилиями. Конверты исписаны неровным почерком, многие с ошибками. Других писем нет. За этими никто не приходит. Мы спросили начальницу:
— Что делать с ними?
— Сожгите. Это ненужный хлам, — ответила та.
Но так нельзя. Не по-человечески это! И вот я и мама рвем последнюю обувь, но ходим за пять-семь остановок пешком и относим письма по адресам — совершенно бесплатно, бескорыстно. Одни люди говорят нам «спасибо» (по-чеченски это звучит «баркалла»), другие лишь смотрят с презрением и недоумением на двух странных женщин в поношенной одежде, которые ходят среди развалин с сумкой заграничных писем в поисках адресата. Но мы делаем это не ради благодарности. Просто нужно что-то делать ради Всевышнего. Ведь те, кто уехал, очень скучают и хотят донести весть о себе родным и друзьям.
Воду привозят водовозы в цистернах и продают ведрами. Я таскаю воду в квартиру на третий этаж и таскаю на почту — заливаю в котел.
Нестерпимо болит нога, где был крупный осколок у кости. Почему государство не дает компенсации за ранения?!
Я готовлюсь к сессии, повторяя историю своей страны. И вновь ужасаюсь: выселения, революции, ГУЛАГ!
Занимаюсь йогой — это спасает от отчаянного желания прекратить эту жизнь, в которой из-за войны не было ни детства, ни юности.
Я давно не считаю себя русской. А еще мне очень стыдно, что я гражданка России.
04.01
Поздняя ночь. Свет отключился. Перегорели провода, и чуть не случился пожар. Пишу при свечке.
Печальная новость: бабушку-армянку из соседнего дома нашли мертвой в ее квартире. Она пролежала там шесть суток! Сегодня ее хоронили. Милиция даже не приехала посмотреть. Соседи сами прикопали. Да будет ее душе радостно! Пусть забудет она все плохое! На квартиру несчастной старушки тут же нашлись «хозяева».
Другая старенькая соседка, что живет от нас через подъезд, инвалид детства, проводила умершую подругу в последний путь. Благородная женщина с одухотворенными чертами лица, она всю жизнь передвигается с помощью костылей. Окружающие дружно зовут ее Васильевна.
Есть хорошая новость: я купила фотоаппарат! Он простой, мыльница. Я придумала фото: пятнистую кошку Карину посадила в вазу — так, чтобы были видны только мордочка и передние лапки. Ваза непростая: она разбитая, но мы храним ее как память. Когда-то, сто лет назад, эта ваза была лампой! Из японского фарфора, с обрамлением из серебра и росписью из чистого золота. На ней изображена Чио-Чио-Сан, которая собирается умереть.
Ваза-лампа стояла до войны с фашистами в комнатке одной из моих прабабок. Эта прабабушка, мать моего деда Анатолия, была украинских кровей, и звали ее Полина Крамаренко. В честь нее назвали меня! Во Вторую мировую ваза разбилась, но ее склеили. Сейчас от нее тоже отломился порядочный кусок, в русско-чеченскую войну.
Семейная реликвия — ваза конца XIX века
Личный архив Полины Жеребцовой
— Незадолго до 1999-го Нового года вы получили тяжелое ранение. А уж о психологическом состоянии после всего, что вам пришлось пережить в эти годы, мне даже и подумать страшно. Очень прошу извинить, если касаюсь болезненной зоны, но всё же попробую спросить: как вы жили с таким травмирующим опытом дальше? Что помогало?
— Было поистине жутко. Острые осколки резали ноги изнутри, блуждали. Российские ракеты, которые обрушились на город, считаются запрещенными для применения на территориях, где есть мирные жители. Осколки от таких ракет, попадая в тело, не находятся на одном месте, они режут ткани, причиняя неимоверную боль раненному человеку до потери сознания. Это настоящие пытки. Я теперь о боли знаю практически все.
Часто в нашей жизни мы получаем недобрый опыт. Но что мы вынесем из него? Сделает ли он наши сердца более жестокими? Или мы станем милосердней? Кто пройдет все уроки жизни с честью и достоинством? Кто на грязную клевету и омерзительные оскорбления ответит смехом? Кто на страшную боль ответит глубоким дыханием из йоги и запретит себе умирать? Кто встанет и сможет идти, даже когда осколки режут ноги? Кто выдержит несколько операций и когда ему предложат трость, постарается ходить без нее не хромая? Кто будет говорить правду негодяям в лицо, даже если несколько раз за день получит от преступных группировок угрозы расправы?
Я вынесла из данного урока сострадание к тем, кому больно и плохо. В свободное время я — волонтер. Помогаю птицам, животным. По мере сил даже людям.
Я сочувствую детям и домашним питомцам, которые боятся петард и хлопушек, я очень хорошо их понимаю, и призываю людей не использовать петарды на праздники. Рассказываю в университете на лекциях, какое травмирующее воздействие имеют взрывы для тех, кто на самом деле видел войну.
