Не знаю, как вы, друзья, а я по жизни движусь довольно бессмысленно, и брат мой — хаос. И, как ни странно, иногда из этой бессмысленности вырастают удивительные встречи.
Как это работает? Да вот как. Пошли мы с другом однажды на маленькую выставку графики в Новой Третьяковке. Анонсы обещали Митурича. Хотелось очень увидеть его рисунки из так называемого Санталовского цикла. В деревне Санталово Нижегородской губернии доживал свою недлинную жизнь Велимир Хлебников, председатель земного шара и Джек-потрошитель судьбы. Митурич был дружен с ним тогда, рисовал и деревню, и поэта в последние дни его жизни, и поэта сразу после смерти. В гробу.
Пришли, и Митурич на выставке той точно был, но я даже не помню, заметил ли я его. Десятка два листов совсем другого художника, там же представленные, затмили все.
Нет, конечно, я должен был его знать. Мне доводилось видеть книжку Владимира Маяковского «Я!» (1913-й, триста экземпляров, коллекционеры с ума из-за такого сходят). И вот он как раз, этот художник, ее проиллюстрировал.
Я должен был знать, но не запомнил, не обратил внимания, не отпечатались те картинки в памяти. А тут… На сером фоне — мечущиеся фигуры, ощущение космического ужаса (хотя речь, если подумать, о счастье, но это спойлер), ни на что, ни на кого не похожая графическая манера, хотя, конечно, рифмующаяся и с работами русских авангардистов, и даже с Гойей.
Художника звали Василий Чекрыгин. Совсем короткая и какая-то странная жизнь. 25 лет всего. Учился иконописи в Киево-Печерской лавре, потом — в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. Дружил с Бурлюком (тоже, между прочим, удивительный и недооцененный художник), с Маяковским, Львом Жегиным (это сын великого Шехтеля). В семье Шехтеля и жил, кстати. Пошел вольноопределяющимся на фронт и дрался с немцами. После революции скитался по разным советским учреждениям и рисовал свои безумные картинки.
Тогда же увлекся идеями философа Николая Федорова — того самого странного мудреца, который считал, что долг наш, как человечества, — силами науки воскресить всех мертвых. Вообще всех, когда-либо живших. Чекрыгин мечтал построить Храм воскрешения мертвых, Собор Воскрешающего Музея, и украсить его фресками. Собственно, черно-белые или даже серо-белые его рисунки, которые выдернули меня на той выставке из ленивой обыденности куда-то в особенные и непонятные миры, — это как раз эскизы будущих фресок.
Почти ничего не успел, разумеется. Не было никакого Собора, никаких фресок, и не только потому, что это немного поперек взглядов большевиков, которые предпочитали убивать, а не воскрешать. Просто жизнь оборвалась внезапно и нелепо. 3 июня 1922-го попал под поезд. Люди вокруг истребляли друг друга с неведомым ранее остервенением, а он, мечтавший вернуть мертвых к жизни, просто попал под поезд.
Кстати, или некстати, или зачем вообще здесь об этом упоминать, — через пару лет большевики казнили двух его братьев. Оба были поэтами.