Ekaterina Tsvetkova/Global Look Press
Жил-был актер Виталий Безруков (да и сейчас живет, дай бог ему здоровья). Работал во МХАТе, в Театре им. Пушкина, в Театре Сатиры. И была у него «одна, но пламенная страсть» — Сергей Есенин. С младых ногтей мечтал его сыграть. Один раз сыграл — в фильме-опере «Анна Снегина». С белокурыми кудрями он очень похож на Есенина, что, видимо, укрепило его страсть. «Анны Снегиной» ему было мало, он хотел еще, но еще не получалось. Тогда Виталий Безруков сделал ставку на сына, которого в честь любимого поэта назвал Сергеем.
Сережа рос, участвовал в самодеятельности, рано постановил для себя стать актером. И стал. Закончил Школу-студию МХАТ и сразу попал в Театр-студию Олега Табакова. Табаков прочил юноше больше будущее и ковать его начал сам и сразу. «Он словно проглотил атом солнца», — сказал как-то про Сергея Олег Павлович. Безрукова потом долго называли «солнечным мальчиком». Вообще Сергей начал баснословно удачно. Просто-таки звездно. Уже в 22 года, в 1995 году, он сыграл Есенина в спектакле Театра им. Ермоловой «Жизнь моя, иль ты приснилась мне?» Это была без преувеличения выдающаяся роль. Его Есенин, трагически нелепый, жил на последнем дыхании, словно каждую секунду чувствовал скорую веревку на горле. Следующие его Есенины будут уже совсем другими…
Есенин стал для Безрукова подарком и проклятием. Подарком — потому что роль стала звездным часом, ее оценили аж Государственной премией, на спектакль ломились, и образ великого и ужасного поэта был препарирован Безруковым с поразительной для 22-летнего юноши дотошностью и мощью. Проклятием — потому что Безруков-старший не хотел останавливаться. Сын, конечно, сыграл кумира, и сыграл отлично, но папа тут никаким боком. А ему так хотелось — причем не боком, а анфас, чтобы было видно и слышно. Задумано — сделано.
Безруков-папа написал роман «Есенин» и каким-то образом протолкнул его на Первый канал. Вместе с хорошим сценаристом Владимиром Валуцким он числится автором сценария. И сын — в главной роли. Мечты сбываются. Только для сына эта роль стала началом конца.
Vladimir Myshkin/Russian Look