Кадр интервью Владимира Путина Такеру Карлсону
Gavriil Grigorov / Kremlin Pool / Keystone Press Agency / Global Look Press
I.
«Ну, у нас были и другие случаи, когда когда люди уходили из жизни. А разве в США такого не бывало? Бывало и неоднократно». Так Владимир Путин на пресс-конференции в своем штабе после завершения голосования на президентских выборах ответил на вопрос журналиста американского телеканала NBC Кира Симмонса о смерти Алексея Навального (внесен Росфинмониторингом в перечень террористов и экстремистов). Отсылка к главным политическим оппонентам для оправдания и объяснения событий в России — вообще, один из любимых риторических приемов Путина. Например, на вопросы по поводу закона об иноагентах он уже более 10 лет ссылается на американский закон, который, по его версии, является даже более жестким, чем российский.
В 2012-м: «Полагаю, что мы в России можем иметь такой же закон, который был принят и действует в США еще с 1938 года. Почему они оградили себя соответствующим образом от влияния из-за рубежа и используют этот закон на протяжении десятилетий, а мы в России не можем этого сделать?» В 2021-м: «Этот закон придуман не нами, а в государстве, которое все считают светочем демократии. Кое-где за это полагается и уголовная ответственность. У нас этого нет. Мы не запрещаем их работу, но хотим, чтобы они заявляли об источниках своего финансирования». Ну и несколько месяцев назад, осенью 2023-го:
«Мы вообще никого не гребем. Этот закон действует с 1937 года в США, это почти калька, только он гораздо более либеральный».
Оставим в стороне содержание сказанного Путиным — все и так уже знают, что уголовная ответственность иноагентам грозит и что российскую версию закона ни по какому параметру нельзя назвать «либеральной». Известно и то, что спустя несколько месяцев после заверений президента в том, что «вносятся коррективы», чтобы под закон об иноагентах не попадали люди, которые «занимаются экологией, еще чем-то», иноагентом признали, например, благотворительный фонд «Нужна помощь», который не занимается политической деятельностью.
Вместо того чтобы в миллионный раз фиксировать драматически растущую пропасть между словами и реальностью, лучше обратимся к методологии президента: практически на любые вопросы к тому, как функционирует законодательство, или на критические замечания в адрес руководства страны, он в первую очередь вспоминает, что творится там, у них. Вдали от коридоров власти такой прием обычно называют «вотэбаутизмом» — чтобы отвлечь внимание от собственных спорных поступков, всегда можно перенаправить претензии тому, кто их предъявляет, или к третьей стороне. Прием представляет собой манипуляцию, поскольку тот, кто им пользуется, не отвечает на критику своих действий и решений, а только спрашивает: «А сам-то?», как бы подразумевая, что если кто-то другой поступает точно так же, то никаких претензий по этому поводу возникать не может. На самом деле очевидно, что даже если кто-то еще в мире творит произвол, это никак не отменяет того, что творить произвол — неправильно и не дает карт-бланш на произвол всем, кому хочется показать силу.
Перенося этот пример в бытовую плоскость, можно резюмировать: если кто-то другой вырывает сумочки у старушек на улице и убегает, прежде чем его успевают схватить, или платит взятки полицейским и остается безнаказанным, это не значит, что каждый имеет моральное право поступать точно так же. И уж точно не должны действовать аналогичным образом те, кто сознательно противопоставляет себя наглому уличному грабителю, позиционирует себя оплотом добродетели и поборником справедливости. Однако, несмотря на очевидную несостоятельность, вотэбаутизм живет и процветает даже на самом высоком уровне.
Но что если из попыток манипулировать аудиторией можно извлечь что-то полезное?
