«Прибыльным наше кино станет не скоро»

Продюсер Игорь Толстунов не понаслышке знает, что такое поиски денег на съемки кино. В 1990-е они не ограничивались кругом знакомых банкиров, приходилось обращаться и к сторонним «спонсорам», которые могли предложить заработать средства, например, на продаже спортивных костюмов. Первый фильм созданной им компании «Профит» – «Три истории» Киры Муратовой – стоил продюсеру квартиры и дачи: их пришлось отдать за долги. Сегодня Толстунов – один из самых успешных российских продюсеров и один из немногих российских номинантов на «Оскар» (с фильмами «Вор» и «Восток-Запад»). Его кинокомпании «Профит» удается сочетать «профит» с фестивальным успехом («Водитель для Веры», «Ворошиловский стрелок», «Питер FM»). Корреспондент Slon.ru встретился с продюсером накануне важного для кинематографа события – объявления списка будущих «мейджоров», которым достанутся все государственные деньги, выделенные на финансирование художественных полнометражных картин. О том, насколько «Профит» сейчас зависит от госсредств, как он будет без них существовать, если не попадет в заветный список, за что государству должно быть стыдно перед кинематографистами и какими фильмами запомнился ему, генеральному продюсеру «Кинотавра», прошедший год, Толстунов рассказал в интервью Slon.ru. Идеи Госкино| Долг государства| С господдержкой и без | «Школа» без сладкого | Рискованный бизнес

– Мы с вами встречаемся в тот момент, когда старая схема финансирования кино уже не работает, а новая еще не запущена. Как вы оцениваете работу Минкульта – все, действительно, было так плохо, что стоило учреждать новый фонд?
– Я бы не формулировал это в таких революционных, задорно-комсомольских категориях, потому что все гораздо сложнее. Более того, удивлю я вас или нет, но идея финансирования долгосрочных, например, трехлетних программ отдельных продюсерских компаний зародилась еще в недрах Госкино. И люди, это предлагавшие, были те же – те, которые последние 20 лет руководили российским кинематографом со стороны государства. Поэтому эта идея давно витала в воздухе. И я всегда считал этот путь абсолютно правильным, потому что в той ситуации, в которой оказалось российское кино, совершенно неправильно пускать деньги на неконтролируемый, нерегулируемый бесплановый поток. Можно ссылаться на опыт Франции, в которой тоже существует фонд поддержки национального кино. Сейчас у них производится больше 200 фильмов в год, и подавляющее большинство этих фильмов (я смотрел отчет позапрошлого года) – где-то 125 из 230 – являются единственными фильмами отдельных компаний. То есть, проще говоря, компания за год произвела всего один фильм, и таких фильмов и компаний – 125. Еще несколько сняли по два–три. Больше всех, по-моему, выпустил только Люк Бессон со своей EuropaCorp – аж семь штук. При этом не нужно забывать, что подобная система существует во Франции с 1946 года, то есть более 60 лет. Поэтому говорить, как у нас любят: «Давайте, как во Франции», – просто неправильно. Давайте жить, как во Франции! Тогда и поговорим. – Французский фонд тоже существует на госденьги? – Да, но их схема очень гибкая: есть много маленьких и больших ручейков, которые стекаются в систему государственной поддержки национального кино. На разных уровнях – на муниципальном, региональном, государственном, прямые инвестиции, отчисления от билетов, от проданных дисков, и так далее. Я считаю, идея поддержки крупных успешных компаний позволит нам создать на поляне российского кинематографа мощные кинопредприятия. Это нормально. Не надо забывать один немаловажный момент – на наш производственный рынок выходят американские мейджоры со своими американскими картинами и немыслимыми финансовыми и экспертными ресурсами, а также огромной библиотекой авторских прав, которую можно использовать. Они-то как раз понимают, что делают, с долгой перспективой образуют компанию – один фильм сняли, другой, потом еще-еще и так далее. В итоге, мейджорами у нас будут американские, а не российские компании, и от нашего рынка производства ничего не останется, если не предпринимать этих мер.

– Вы рассчитываете попасть в список «лидеров»? – Насколько я понимаю, решение будет приниматься попечительским советом фонда на основании собственных критериев, далее компаниям будут сделаны предложения о сотрудничестве с фондом. Если мне такое предложение поступит – я не откажусь. – Но вы наверняка рисуете какой-то долгосрочный план развития своей компании. – В том-то и дело, что нет. Все эти красивые слова в отношении российского кинематографа невозможны. Именно потому, что кинопроизводство у нас – не бизнес, в силу разных причин, в которых, на мой взгляд, повинно государство. Поэтому то, что государство сейчас делает, – это, собственно говоря, попытка исправить многолетние ошибки. – Вы имеете в виду общую экономическую ситуацию? – Я имею в виду пиратство, борьба с которым пущена на самотек. Я имею в виду, что кинематограф жил бы себе спокойно без всяких господдержек, если бы не была разорена система кинопоказа, если бы кинотеатры, перейдя в частные руки, сохранили бы за собой кинотеатральную суть. В 1990-х годах, когда началась приватизация, многие кинотеатры (которые, по сути, не больше и не меньше, чем объекты недвижимости) перестали быть кинотеатрами. Ведь практически все они, за редким исключением, – отдельно стоящие здания, всегда в центре города или в лучших его местах. Очень лакомые кусочки. Так в них возникло все, что угодно – мебельные салоны, автосалоны... Помещения-то огромные – выкинул кресла и смотри, какой ангар получился, – можно там дискотеки проводить, склад устроить. Все, что угодно, только не кино показывать. Поэтому сегодня половина нашего населения вообще лишено возможности смотреть кино в кинотеатрах. В этом кто виноват? Если гражданин твоего государства лишен возможности доступа к культуре, потому что город или местный бизнес не в состоянии профинансировать строительство, так помоги ему. Но на это как-то государство пока не реагирует. Я это все говорю к тому, что доходы российских правообладателей значительно ниже, чем могли бы быть, или чем были бы, если бы мы жили во Франции. Между нами реальная пропасть. В США порядка 40 000 кинозалов, у нас – чуть больше 2000. То есть у нас в 20 раз меньше кинозалов, чем в США. А численность населения меньше, может быть, на 20%. Поэтому прибыльным кино в наших условиях, станет не скоро. Но правительство, идя на эти изменения, не говорит, сделайте мне его таковым завтра. Оно говорит, пусть начнет работать возвратный механизм – мы даем вам деньги, давайте их хоть как-то возвращать. – Но при том, что проекты не отбиваются, у продюсеров появится еще одна статья расходов после проката фильма, помимо кинотеатров и дистрибьютеров.
– Но он же будет платить из заработка – это не его расходы, это распределение доходов. А это совершенно разные вещи. Я эту схему себе представляю так: допустим, производственный бюджет картины 100 рублей, из которых 50 дали инвесторы, а 50 дал фонд как субсидию. Положим, фильм, со всеми сборами в кинотеатрах, продажей DVD и прочим, реализовали за 60. В моем понимании статью расходов инвесторов нужно закрыть целиком – вернуть 50, а от оставшихся 10 отправить в фонд 10–15% для начала. Субсидию ведь возвращать не надо – она является государственной поддержкой. Таким образом в фонде начнется постепенное накопление ресурсов. Ответственность компаний, которых назовут «лидерами», на мой взгляд, будет значительно выше, чем ответственность госоргана в виде Госкино или Минкультуры.

– И все же, представим, что «Профит» не попадает в заветный список. Как в таком случае вы будете действовать? – Я буду действовать ровно так, как действовал все предыдущие годы, когда никаких списков не было. И мы как-то жили. – Но при этом, по данным того же Минкульта, у «Профита» доля господдержки в бюджете снятых фильмов за последние три года составила почти 50%. – Я прочел это в «Ведомостях». Удивился. Самое опасное – это когда средства массовой информации жонглируют некорректными данными. Зачем идти в Минкульт? Они ведь считают только те фильмы, на которые выдают деньги, то есть далеко не все. Можно ведь обратиться за точными сведениями непосредственно к нам… – Во сколько вы сами оцениваете вклад господдержки в ваш бизнес? – Могу при вас посчитать. В 2008 г. мы выпустили картину «Все умрут, а я останусь», где не было ни копейки государственных денег, в 2009 г. – «Тариф Новогодний», где при производственном бюджете в $3,2 млн госденег было меньше 30%. Сейчас мы с партнерами выпускаем картину «Чужая», где при бюджете в $4 млн вообще нет госдотаций, и еще в производстве две картины – «Про любовь» и «Рейдер» – где госденег на уровне 50–60%. В картину «№13», которая у нас идет в запуск, $800 000 вложило государство –— это приблизительно 27–28% от бюджета, и есть еще одна – «Карусель», где Минкульт не участвует вообще. Вот если все это сложить, то получится, что за последние три года, включая нынешний, бюджеты на производство компании «Профит» составили $17 млн, из них государственных – $3,7 млн, то есть 21%. – Что, вообще, по-вашему важнее при отборе «лидеров»: прибыль, награды, обороты? – Все в комплексе. Я бы начал даже с другого показателя – с показателя доходности компании вообще. Потому что проект может собрать очень много, но при этом быть убыточным. Большие цифры красиво выглядят и хорошо звучат, но реальной под собой экономики не имеют. Хотя, конечно, должны играть роль и бокс-офис, который компания собирает, и ее долгожительство. – RWS тоже предполагает, что войдет в список, а если так, то будет снимать на госденьги госзаказ – например, семейное кино. При этом президент CMM сказал нам в интервью, что такие режиссеры, как Германика с фильмом «Все умрут, а я останусь», из его рук госденег бы не получили, и не должны получать в принципе, так как разрушают ценности. Вы с ним согласны? – Я такого интервью не читал, и не знаю, о чем конкретно вы говорите, но, в любом случае, это же его личное ощущение и понимание фильма, у меня – другое. Но я предпочитаю публично не обсуждать ни коллег, ни их работы, для этого есть критики. Если бы Германика пришла с фильмом «Все умрут, а я останусь», я бы денег дал. Я и так, собственно, их на этот фильм давал. Собственные деньги компании. Госкино же остается, если я не попадаю в этот круг избранных, значит я могу прийти со своим предложением в Минкультуры. – То есть арт-хаус, дебюты не умрут, как многие ожидают? – У нас из последних 7 картин, кроме «Тарифа», который являлся второй картиной режиссера, все остальные – дебютанты. Поэтому – о чем мы говорим? Какая мне разница? То, что авторское, дебютное, арт-хаусное кино умрет – это лишь апокалипсические завывания определенной части населения. Не умерло же до сих пор. И будет жить дальше. Раз уж мы и в 1990-е снимали…

– Как вы оцениваете успехи «Школы», которую вы продюсировали? Резонанс был огромный, у сериала масса сторонников и противников, но в то же время «Первый» его только в ночном эфире оставил. – Это чисто технический момент: «Первый канал» поменял концепцию предпраймового эфира, они делали перестановки: «Спальный район», который был в 8-часовом слоте, переставили на 16 часов, ближе к дневному эфиру, и сериал сразу стал давать большую долю зрителей. Но из-за этого сместился эфир, и лишнего получасового слота на наш сериал не осталось, поэтому оставили только на 23:30. Ну, это право канала. Каналу так лучше. – Многим, думаю, показалось, что это было, скорее, идеологическим решением. – Нет. Он же идет в интернете для всех, кто хочет. Сейчас уже никто не требует убрать «Школу», как было в первые недели. Прошло больше 20 серий, она уже больше месяца в эфире. – Вы ожидали такой бурной реакции? – Такой взрывной, лавинообразной – нет. Мы понимали, что это очень непривычный продукт для телевидения, для зрителя, но что это так взорвется еще до выхода в эфир, что уже на уровне промороликов начнут галдеть... По-моему, не вполне здоровая реакция. Температура резко поднялась. Вообще, люди, как правило, не очень любят смотреть жесткие истории. Они предпочитают сказки, позитивные вещи. Это нормально. – То есть зритель оказался не готов? – Конечно, не готов, потому что ему никогда такого не показывали. Это все равно, что если вас все время кормить шоколадом, а потом дать соленый огурец – тоже вкусный, или черную икру. Вы ее выплюнете просто, потому что вкус непривычный. Но нельзя кормить ребенка только шоколадом, это, как правило, чревато.

– Что будет с вашими проектами, замороженными в 2009 году? «Ведьмин век», «Галко-Моталко», «Гувернантка», «Кыся», «Метро»… – Замороженными я называю те проекты, которые находились в производстве и остановлены. А эти просто разрабатывались – мы к ним подбирались, но они очень дорогие пока. «Метро» мы, может, и реанимируем, а «Кысю» и «Ведьмин век» пока нет – дороговато. – Каким вам представляется кино 2011 года – то есть, тот кинопродукт, который снимут «лидеры» к концу этого года? – Честно говоря, я не жду какого-то феноменального прорыва, потому что кино снимают и определяют во многом его качество не только продюсеры, но и режиссеры, сценаристы, артисты, а здесь мы имеем дело с тем ресурсом, которого не имеем. Хорошие специалисты в дефиците. Поэтому ждать появления, например, новой режиссерской суперзвезды – это все равно, что ждать появления просто новой суперзвезды на небосклоне, нового солнца. Может, будет завтра – кто-то выстрелит, а может, нет. Но я надеюсь, что когда мы посмотрим список выпущенных фильмов в 2011 году, мы не будем ужасаться так, как сегодня, глядя на список фильмов, вышедших в 2009 г. – На этом фоне имеет смысл проводить «Кинотавр»?
– Конечно. Фильмов все равно много. И я думаю, что отборочная комиссия выберет 14 достойных. – А вам какими проектами запомнился прошлый год? – На мой взгляд, было несколько интересных коммерческих фильмов, очень серьезных работ в арт-хаусе. Мне понравились «Стиляги», мне нравится «Любовь-Морковь», «Царь», который тоже у нас в десятке самых кассовых фильмов. Мне нравится несколько артовых картин – «Волчок», «Сказка про темноту», «Бубен, барабан». Сильные работы. – Какой оборот был у «Профита» в прошлом году? – На 2009 г. еще весь баланс не подбивали, но где-то на уровне $20 млн. – А какие планы по коммерческим показателям на этот год? – Очевидно, они будут скромнее, чем в прошлом году, но, надеюсь, в итоге производственный план будет не менее $15 млн. Съемка кинофильмов – это большой риск. На «Все умрут, а я останусь» я потерял $800 000 – но это в общем-то нормальная для нашего арт-кино планово-убыточная история. Я понимал, на что шел, хотя надеюсь, что на фильме «Чужая» мы этих денег не потеряем. Проектов в этом году, конечно, будет меньше. Непонятно с господдержкой – соответственно, нет планов на новое кино. Есть ряд телепроектов. Надеюсь, что и кино будет.