Зависимость российской экономики от нефтяных цен ослабевает, хотя почувствуем мы это только лет через 10. Свидетельствует об этом то, что падает доля нефтегазового сектора в ВВП в постоянных ценах. С середины 2000-х годов мы как экспортировали 250 млн тонн нефти, так и экспортируем (см. график). ВВП у нас тогда был где-то $600-700 млрд. Сейчас он превышает $1,5 трлн. Кроме того, нефтегазовый сектор растет медленнее, чем другие сектора. Посмотрим на то, какую долю в экономики создавали сырьевые отрасли, и каково было отношение доходов от экспорта нефти и газа к ВВП. Если считать в текущих ценах, то наибольшая зависимость была в 2005 году – 9,6% ВВП приходилось на добычу полезных ископаемых. К 2009 году этот показатель сократился до 7,4%, а позже снова вырос до нынешних примерно 9%. Аналогичная динамика была в экспорте (см. график). Мы были свидетелями естественного процесса избавления от нефтяной зависимости, который был прерван кризисом.
Доля сырья в структуре экспорта остается высокой, поскольку в условиях существующей внешнеэкономической конъюнктуры – когда во всем мире практически рецессия – очевидно, что нарастить экспорт несырьевых товаров нереально. Тем более, Россия должна выйти на внешние рынки с новыми товарами, а в условиях глобальной рецессии спрос на эти товары падает в большей степени, чем на базовое сырье, которое необходимо всегда. До завершения глобальной рецессии структура экспорта будет по-прежнему такова, какова она есть, возможно, даже доля сырья несколько вырастет. Да, в условиях кризиса производство и экспорт таких простых товаров, как сырье, обычно падает меньше, чем прирост товаров, которые требуют переработки. Но это не означает, что выросла зависимость. Просто сектор остается более стабильным, а другие – более волатильными. Соответственно, ситуация определяется движением других секторов, а не нефтегазового.
Нынешнее временное «сидение на нефтяной игле», конечно, больше всего заметно на нашем бюджете. У нас он ориентирован на использование нефтяных доходов. Но это, скорее, будет подталкивать к необходимости бюджетных реформ и оптимизации расходов, – тем более, что выборный период позади. Но с точки зрения всей экономики, если будет номинальное падение цен на нефть, а не резкое сокращение спроса на нее, а также связанное с этим падение спроса на металлы, другие сырьевые товары, как в 2008–2009 годах, то негативное влияние будет относительно слабым по сравнению с кризисными годами (тогда упали объемы экспорта в физическом выражении, а не в денежном).
Но это временное положение вещей, которое обусловлено внешними факторами. Потенциально у нас возможности для роста несырьевого экспорта будут больше, чем для увеличения сырьевого, – тогда, когда мировая экономика встанет на путь более-менее устойчивого роста. И если мы посмотрим в будущее на 10-летнюю перспективу, то увидим, что из-за сокращения доли сектора в ВВП, снижения рентабельности месторождений и отсутствия возможностей для физического роста экспорта будут сокращаться налоговые поступления даже при постоянных ценах. И доля нефтегаза в ВВП, и зависимость от него бюджета будут снижаться, – мы увидим продолжение того же процесса, который видели до кризиса.
Возможно, избавление от нефтяной зависимости будет даже более быстрым, чем в 2005–2009 годах. После восстановления мировой экономики у нас будут расти другие сектора. Возобновится приток капитала в Россию, но инвестиции не пойдут в нефтегазовый сектор, поскольку там геологически и технически невозможно увеличение выпуска. Вспомним посткризисные 2000-е годы: рост продаж потребительских товаров, импортозамещение по многим категориям. Все это ждет нас в, надеюсь, недалеком будущем, – тогда мы перестанем постоянно ссылаться на нефтяное проклятие и, возможно, даже будем сетовать на то, что нефть не кормит нас как прежде.
Доля нефтегазового экспорта
Источники: Минэкономразвития, Росстат, Центр развития НИУ ВШЭ
