Анатолий Осмоловский. «Это вы сделали? – Нет, это сделали вы». Портреты мертвых революционеров. Фридрих Энгельс. Скульптура представлена на выставке «Скульптуры, которых мы не видим» в Манеже.
РИА Новости / Владимир Вяткин
Группа людей во главе с православным активистом Дмитрием Цорионовым (Энтео) пришла на выставку «Скульптуры, которых мы не видим» в Манеже и устроила расправу над работами, которые, по мнению активистов, оскорбляют чувства верующих. Были разбиты несколько предметов 1960–1970-х годов. Что-то подобное мы уже видели; отличие в том, что активисты пришли теперь не в частную галерею, а в государственную. Интересно, что прогосударственные СМИ почти сразу назвали это «погромом», вступились за работы художника Вадима Сидура и осудили вандализм. Причем формулировка пришла прямо из Госдумы, чтобы не было сомнений. Самое примечательное то, какие аргументы подобрал официоз в защиту художника Сидура от активиста Энтео. Это, так сказать, аргумент эпохи: подчеркивалось, что художник Сидур «фронтовик», «воевал», был ранен; в общем, обидели «заслуженного человека». Казалось бы, какая связь между тем, что известный художник «воевал», и тем, что произведения искусства, да еще и выставленные в музее, нельзя ломать? А если бы не воевал, надо полагать, у его работ вообще не было бы шансов?
Но логика именно такова. Собственно, она такая же, как и 55 лет назад в Манеже, когда Хрущев кричал на скульптора Эрнста Неизвестного, а тот отвечал генсеку, что «воевал». Это звучало как последнее оправдание – и тогда, и сейчас. Прав у художника в России с тех пор не стало существенно больше; искусство тут всегда на птичьих правах, художник всегда должен иметь дополнительные – «настоящие» – заслуги.
Государство дает понять, что оно единственный защитник художника от условного Энтео и что грань между неконтролируемым насилием и художником очень тонка
Советское неподцензурное искусство (1950–1980) до сих пор считалось единственным окном возможностей для российского куратора, который еще мыслит в рамках универсальной культуры; оно смотрится по-прежнему актуально, остро, даже политично (оно ведь высмеивает, а чаще всего игнорирует власть) – при этом считается классикой. То есть тот редкий случай, когда, казалось бы, бояться нечего, допустимое вольнодумство – для госучреждения культуры. Так было, теперь все понимают, что уже нет. Недопустимое.
Государство во всей этой истории дает понять, что оно – единственный защитник художника от условного Энтео. И одновременно – что грань, отделяющая художника от неконтролируемого насилия, очень тонка: даже государственный статус учреждения теперь не дает стопроцентную гарантию (впрочем, это было понятно еще в случае со свиной головой, которую принесли к подножию МХТ участники той же «Божьей воли» в апреле 2015-го). То есть вроде бы государство на своем месте, но в то же время ни в чем уверенности нет, прежние конвенции не соблюдаются (а они ведь почти все негласные), все пугают друг друга («а если завтра они придут к вам в музей»). В результате все еще сильнее будут бояться и прижиматься к государству. Итог: немотивированный, необъяснимый, иррациональный страх.
