Девушка идет рядом с бизнес-центром в Пекине
Kim Kyung-Hoon / REUTERS
Контекст
Если в 1978 году средний доход в Китае составлял эквивалент двухсот долларов, то к 2014 году он достиг шести тысяч. Средний китайский горожанин потребляет в шесть раз больше мяса, чем в 1976 году, а число миллиардеров растет быстрее, чем в любой другой стране. В конце XX – начале XXI века Китай стал стремительно меняться, и его жители впервые за много лет поверили, что могут сами влиять на свою судьбу, а не быть винтиками в системе, управляемой КПК. Но, несмотря на процветание, марксистско-ленинская партия по-прежнему управляет республикой, ограничивая свободу слова и борясь с диссидентами.
На сегодняшний день Китай – это одновременно и страна амбиций, и территория, где царит самый могущественный на планете авторитарный режим. Корреспондент журнала «Нью-йоркер» Эван Ознос прожил в Китае восемь лет, наблюдая за противоречиями в современном китайском обществе. Он общался с диссидентами, работниками пропаганды, богачами, журналистами и предпринимателями и написал книгу о том, какой он – сегодняшний Китай.
Внимание: этот текст размещен в открытом доступе. Пожертвования в адрес автора и журнала приветствуются.
Если заменить в этой книге имена и названия, то может появиться ощущение, что Ознос рассказывает вовсе не про Китай. Директивы для СМИ, проплаченные комментарии в интернете, неуместно дорогие часы у правящей элиты… Многие мелочи кажутся до смешного знакомыми. Если читать книгу полностью, таких моментов становится еще больше: невероятные коррупционные схемы в железнодорожной сфере, крушение поезда и вина, сваленная на стрелочников. Сегодня Озноса читают по всему миру, но, возможно, важнее всего его книгу сейчас прочитать именно нам – тем, кто живет в современной России. И читать ее лучше все-таки целиком – журналист то и дело рассказывает истории о своих китайских знакомых. Некоторые из героев комичны, а некоторые вызывают восхищение, но главное – все это реальные люди из разных слоев общества и с разными убеждениями. И все истории о них, как мозаика, складываются в точный портрет поколения – сильного, амбициозного, по-прежнему мечтающего о великой стране, но, кажется, немного растерянного.
Богатство
К 1949 году, когда к власти пришли коммунисты, Китай был разорен иностранными вторжениями и гражданской войной. Новые власти провели реформы: они свели семейные хозяйства в колхозы и репрессировали бывших землевладельцев. Мао Цзэдун хотел «догнать и перегнать» Великобританию, но «большой скачок» обернулся лишь голодом (впрочем, пропаганда рассказывала о фантастических урожаях). К 1979 году доход на душу населения равнялся трети показателя африканских государств, лежащих южнее Сахары. В конце 1970-х фактическим руководителем Китая стал Дэн Сяопин, и именно ему партийные историки позже стали приписывать начавшийся тогда успех страны.
Мальчик за работой. Китай, 1949 год
AP / TASS
Все началось с того, что жители одной из деревень, совсем обнищав, тайно поделили между собой заброшенные участки земли и начали их возделывать и получать прибыль. Когда их секрет раскрылся, партийные руководители решили не наказывать смельчаков, и постепенно все больше крестьян стали следовать их примеру. В итоге власти по факту разрешили частное предпринимательство, но старались не терять контроль над ситуацией. «Пусть некоторые разбогатеют первыми, и постепенно разбогатеют все», – сказал в 1979 году Дэн Сяопин. Частным предпринимателям разрешили даже нанимать себе работников (но не больше восьми). Таким образом, партия отказалась от части своих революционных завоеваний, но по-прежнему была против «индивидуалистичной демократии» – она дала людям экономическую свободу, но сохранила политический контроль. Правительство предложило народу сделку: процветание в обмен на лояльность к партии, и народ на это пошел. Если Мао Цзэдун боролся с любыми буржуазными излишествами, то теперь лидеры стали поощрять стремление людей к хорошей жизни. Постепенно страна стала богатеть и застраиваться.
В 90-е годы рабочая неделя сократилась с шести до пяти дней, а правительство перекроило календарь, и у китайцев появились трехнедельные отпуска. Люди впервые за долгое время начали отдыхать, а у ученых появилась новая задача – «изучение досуга». При этом партия была богаче и влиятельнее, чем когда-либо, а организованной оппозиции не было в принципе. Партия назначала генеральных директоров, католических епископов (!) и редакторов СМИ.
С другой стороны, в 2000-х годах слово «амбиции» («е синь», дословно: «дикое сердце»), которое раньше в Китае имело почти отрицательную коннотацию, стало все чаще использоваться в новом, положительном значении. Раньше оно указывало на варварскую необузданность и несбыточные мечты, теперь на полках книжных магазинов стало появляться все больше книг с этим словом в заголовке – они рассказывали о тех, кто самостоятельно сколотил состояние, «разбогател первым». Слово «индивидуализм» наконец перестало быть бранным – китайцев больше не призывали быть «винтиками», теперь газеты поощряли читателей к конкуренции и предлагали им прокладывать собственную дорогу. Состояния, построенные с нуля, стали любимой темой журналистов. При этом партия, которая долго боролась с классовым разделением, не могла признать, что в Китае снова появился средний класс. В 2002 году председатель КНР и генсек КПК Цзян Цзэминь объявил о появлении «новой среднезажиточной страты». В условиях конкуренции куда большую роль стало играть образование, а изучение английского языка начало вызывать настоящий ажиотаж. Вновь появившееся в республике классовое неравенство росло все сильнее: в 2006 году 10% самых обеспеченных китайцев зарабатывали в 8,9 раза больше, чем беднейшие 10%, а в 2007 году – уже в 9,2 раза больше.
В 1997 году китайское правительство позволило туристам посещать зарубежные страны, но только «организованным, спланированным и контролируемым способом». Отправляя в командировки чиновников, партия предупреждала их, что «иностранные спецслужбы и другие враждебные силы» будут «силами реакционной пропаганды» пытаться «очернить лидеров партии». Восемьдесят процентов китайцев впервые попали за границу в составе туристических групп.
В то же время интернет в стране развивался все активнее, и в 2001 году власти объявили его «политическим, идеологическим и культурным полем боя». Перечень информации, официально запрещенной к распространению в сети, постоянно расширялся, и к 2011 году в этот список включили «подстрекательство к незаконным собраниям» и «информацию о незаконной деятельности организаций граждан». Постепенно появлялся Великий файервол – цифровая стена, скрывающая доклады правозащитных групп, зарубежные статьи о лидерах КНР и западные соцсети. Общество становилось все пестрее и свободнее, а партия – все строже и однороднее.
Истина
Демонстрант на площади Таньаньмэнь, 1989 год
Jeff Widener / AP / TASS
Отдел пропаганды ЦК КПК оставался засекреченным и одним из самых могущественных органов в Китае – он мог увольнять редакторов, перемонтировать фильмы и запрещать книги. В 1989 году, когда в Пекине произошли контрреволюционные восстания на площади Таньаньмэнь, партийные лидеры испугались, что пропаганда теряет силу, и тогда Дэн Сяопин решил пересмотреть подход к этому инструменту. Чтобы не повторять ошибок СССР, власти выбрали новую модель, американскую. Они решили сосредоточиться на пиаре партии, чтобы «выработать согласие» народа с правящей элитой.
Партия начала активно заниматься «патриотическим воспитанием» молодежи, постоянно напоминая, что в XX веке Китай пережил «век национального унижения». В новых учебниках стали писать, что во всех бедах Китая и его нищете виноват иноземный враг. Осуждая действия иностранных правительств, дипломаты заявляли: «Это оскорбляет чувства китайского народа». В итоге, если в 60–70-х годах чувства китайцев оскорбляли примерно трижды в день, то в 80–90-х годах этот показатель вырос до пяти раз, если верить статистике употребления выражения «оскорбление чувств китайского народа».
Отдел пропаганды стал проводить дорогие рекламные компании. При этом он пытался внимательно следить за прессой, хотя из-за развития интернета это становилось все сложнее. Если раньше информацию об эпидемиях и катаклизмах, которые не удалось предотвратить, удавалось скрывать, то теперь она все чаще просачивалась через Великий файервол. Тем не менее в республике появилась «рассерженная молодежь» – ярые патриоты, выступающие против вестернизации Китая.
В то же время в 2000-х годах стало появляться все больше блогеров, раскрывающих пропагандистские обманы. Например, когда государственное ТВ показало генсека ЦК КПК Ху Цзиньтао, навещающего бедную семью перед Новым годом, пользователи интернета быстро выяснили, что мать семейства служит в придорожной полиции и ездит на отдых в Шанхай – семья оказалась вовсе не бедной. Один из блогеров прославился, увеличивая фотографии лидеров партии, где у них на руках были видны очень дорогие часы. Зарубежный (и потому независимый от КПК) сайт China Digital Times начал рассказывать о директивах, которые Отдел пропаганды направлял в традиционные СМИ и интернет-издания, – например: «Все сайты должны без промедления удалить статью “94% населения Китая недовольны сосредоточением богатства в руках немногих”».
В 2007 году партия решила, что должна использовать интернет и «добиться господства над общественным мнением в сети». Она создала «корпус контролеров общественного мнения» – его работники, маскируясь под обычных пользователей, пытались направить ход интернет-дискуссий в нужное русло и получали по половине юаня за каждый комментарий.
Вера
Студенты во дворе колледжа у памятника Конфуцию
REUTERS
Мао Цзэдун огнем выжег народные китайские верования и духовные традиции во время «культурной революции», а во время экономической революции Дэн Сяопина новых не появилось. Так в стране появилась «духовная пустота». Долгое время Китай искал счастья в материальном достатке, но выяснилось, что деньги не дают ответов на экзистенциальные вопросы. Перестав доверять партии и официальным СМИ, люди начали обращаться к вере. В 80-х годах партия это осознала; в Пекине реабилитировали Конфуция и постарались сделать его моральной иконой. Правительство открыло по всему миру больше четырехсот институтов Конфуция – сторонники этого возрождения считали, что конфуцианство защитит людей от западной «эгоистичной философии».
В XXI веке китайцы стали все чаще обращаться не только к религии, но и к философии, литературе и психологии. Многие в поисках смысла ударялись в национализм – некоторые его вспышки даже вызывали опасения у властей. В целом если еще недавно люди в Китае были так голодны, что для них успех состоял в удовлетворении базовых потребностей, то теперь они стали все чаще думать о собственных судьбе и достоинстве.
Сегодня китайскому правительству все сложнее утолить жажду правды, которая есть у людей в стране. Шестьдесят лет партия удерживала стабильность с помощью цензуры, секретности и запугивания, но теперь она столкнулась со стремлением к свободе. Власти противопоставляют свои ценности общечеловеческим и обрекают себя на пренебрежение и протесты. Сейчас, по мнению Озноса, чтобы Китай смог расти, нужна или демократизация, как в Южной Корее, или возврат к суровому авторитаризму, иначе стране может грозить застой. А пока либералы западного толка противостоят консерваторам-националистам, партийцы – плутократам, а рабочие – новой элите. Положение шаткое, развитие экономики замедляется, а достойного противника партии нет. КПК остается или подавить оппозицию, или воссоединиться с народом, и приходится лишь ждать, что она выберет.
