Фото: Kirill Kudryavtsev / Reuters
В этом году Россия не начала новых войн, в стране не случилось политических потрясений, если не считать войн силовиков и сопровождающих их арестов по коррупционным делам. Мы по-прежнему воевали в Сирии, испытывали давление санкций и заметное падение уровня жизни.
От 2017 года – последнего года третьего срока Владимира Путина – все ждут больших перемен. Мы попросили постоянных авторов Republiс подвести итоги прошедшего года и предположить, чего можно ожидать от наступающего.
Андрей Мовчан, руководитель экономической программы Московского центра Карнеги
Я бы постарался очистить информацию о прошедших событиях, не сваливать в одну кучу брекзит, Трампа, Путина и не говорить о «консервативном повороте». Брекзит – плод неудачной политической интриги, по-видимому ничего не меняющий ни в Великобритании, ни в ЕС; Трамп – результат протеста против истеблишмента и левых перегибов в политике в общем-то успешной страны (кроме того, будущий президент США – проповедник примата экономики и снижения роли внешней политики). Россия же в 2016 году – это все та же Россия, с той же властью, теми же пороками и преимуществами, что и 10 лет назад, только за 10 лет наши преимущества уже почти растаяли, а пороки разрослись, и их проявления выглядят уже не только печально, но и абсурдно.
Десять лет назад мы гордились экспортом нефти и вооружений, удваивающимся ВВП, растущей ролью России в мире, обещанной модернизацией и инновациями. К концу 2016-го мы радуемся и 50% той цены нефти, половину вооружений продаем в невозвратный кредит (лишь бы брали!), миримся с ВВП, откатившимся в долларах назад на те же 10 лет и продолжающим падать, свыклись с положением страны под санкциями, которую ненавидят соседи. А от модернизации остались уголовные дела против «Сколково» и «Роснано», домашние аресты «реформаторов» и бессмысленные оптимистические заявления Рогозина за день до падения очередной ракеты.
В 2016 году мы окончательно отказались от хорошей мины вне зависимости от игры
Мы воюем в Сирии, как воевали в свое время в Афганистане, в Чечне, в Грузии, на Украине. Только теперь даже власть не может внятно объяснить, зачем мы воюем. Мы все еще приватизируем предприятия. Двадцать лет назад это можно было оправдать тем, что в частных руках они будут более эффективны. В 2016 году мы взяли денег у Центробанка, наврали, что продали иностранным инвесторам долю в «Роснефти», и публично сказали о приватизации, которой не было. Наша власть всегда стремилась управлять выборами и всегда это делала. В 2016 году она попыталась избавиться от фальсификаций – и не смогла: местные начальники не поверили приказу и даже не «карусели» организовали, а просто повписывали нужные (как им казалось) цифры в протоколы.
В 2016 году мы окончательно отказались от хорошей мины вне зависимости от игры – и «сверху» и «снизу». Правительство даже не делает вид, что пытается справиться с экономическим развалом – но и избиратели не делают вид, что это их беспокоит. Власть даже не делает вид, что в ней работают достойные люди – среди губернаторов теперь процент преступников в разы больше, чем в целом по стране, антикоррупционные ведомства садятся в тюрьму отделами, под домашний арест уже пошли министры. Но и население не беспокоится – и голосует за тех же, кто назначал преступников на должности.
Важным итогом 2016 года стало ощущение преодоления некоего рубежа. Похоже, что власть в России уже не способна влиять на ситуацию в стране – она сама стала заложницей построенной ею сложной феодальной модели, которая держится на вертикальном распределении прав в обмен на лояльность и системе агрессивной пропаганды. Регионы, министерства, госкомпании уже не производят ничего, кроме карго-культовых действий, за которые (вместе с лояльностью) требуют денег и надзаконных прав. Нарастает игнорирование указаний центральной власти с формальной имитацией их исполнения. Поэтому я очень скептичен относительно перспектив перемен. Да, судя по опросам, общество ментально возвращается из военного похода, и доля уверенных, что великая страна – это страна экономически развитая, вернулась к уровню 2005–2010 годов, вдвое превысив долю апологетов внешнеполитического величия. Но доминирующее видение экономического развития у нас левое, проблему общество видит в том, что «нам мало раздают», а не в том, что «у нас мало прав». Поэтому если и будут какие-то попытки бороться с ухудшающейся ситуацией, то, скорее всего, это будут популистские, близкие к позиции условной КПРФ действия. И это еще хуже, чем то, что есть сейчас.
