В.И. Ленин на Театральной площади перед войсками, идущими на фронт, 1920. Фото: ТАСС
В конце 1916 года Владимир Ленин, находившийся тогда в эмиграции в Цюрихе, признался в беседе с молодым товарищем по борьбе, мол, мы, «старики» (Ленину тогда было 46 лет), следующей революции в России при своей жизни не увидим, но она непременно будет — и вот вам посчастливится ее и лицезреть и делать. Конечно, разглядеть издалека во всех деталях кризис Российской империи было невозможно, но вообще казалось, и не только Ленину, что рухнет она еще не скоро. Кто мог предугадать, что в феврале 1917-го «Русь слиняет за два дня», как в «Апокалипсисе нашего времени» написал Василий Розанов? Никто.
Примерно на то же время приходится еще один разговор Ленина — с юным румынским революционным поэтом Валериу Марку. Ленин говорит: «Я, конечно же, недостаточно радикален. Да и человек не может быть радикалом в достаточной мере. Иными словами, степень своего радикализма следует сопоставлять с самой реальностью, а потому пусть дьявол и глупцы беспокоятся о чьей-то степени радикализма». Примерно через полгода, в апреле 1917-го, уже никто не рискнул бы обвинить Ленина в недостатке радикализма. Зато его вполне можно было бы заподозрить в непоследовательности. Ведь если в радикализме надо следовать за самой реальностью, то в апреле семнадцатого все перевернулось вверх дном, и это теперь российская реальность отчаянно пыталась угнаться за Лениным. Броневиком, на котором вождь большевиков умчался вперед от действительности третьего месяца второй русской революции, были «Апрельские тезисы». В этом году им исполнилось сто лет.
