Александр Филиппов. Фото: личный архив

Александр Филиппов. Фото: личный архив

– Вот вы ученый, занимающийся социальной теорией. Теорией государства, власти, структур и режимов. Именно поэтому хочется спросить: что не так с российской властью? Я понимаю, что это очень странный и совсем не научный вопрос. Но ведь именно это хочется понять?

Я, говоря более определенно, занимаюсь историей политической мысли и общей социологией, которая довольно далека от прикладной аналитики. Отсюда и несколько абстрактный характер того, что я скажу дальше. Можно было бы начать с того, что на ненаучный вопрос даже ученый даст только ненаучный ответ. Но отношения между научным и ненаучным в области высказываний о политике довольно сложны. Игнорировать повседневное или, как иногда с традиционным пренебрежением говорят, обывательское, – это давно уже дурной тон. Правильно – брать повседневное за основу и прояснять его.

Начальниками в какой-то степени недовольны все, всегда и повсюду; любой начальник об этом знает и прекрасно себя чувствует. Тогда «что не так?» Вообще-то с властью всегда что-то не так, и это заключено в самом ее существе: вот два человека, одинаковые по своей человеческой природе, и один действует по своей воле, а другой – по воле первого. Нужны особые условия и усилия, чтобы второй подчинялся первому охотно и считал свое подчинение порядком вещей, был этим порядком вещей доволен и не задавал вопроса «что не так?». Никакого противоречия между изначальным недовольством и столь же изначальным привычным повиновением нет, это слова противоречат друг другу, а в реальности то и другое сочетается.

Зло, насилие, произвольная интерпретация права… Ничего в этом нет хорошего, но это по-своему нормально и встречается везде.

Есть такой известный фильм, который почему-то называют комедией, «Неправильные копы», в котором американские полицейские представлены как носители отвратительных пороков, но в конце у одного из них случается что-то вроде религиозного просветления, и он опознает мир повседневности как ад. Это парадоксальным образом перекликается с известной мыслью Канта о благополучном государстве, которое могло бы состоять из дьяволов. Действительно, все свои преступления они совершают внутри хорошо упорядоченной гражданской жизни, изредка натыкаясь на сопротивление. Не будем придавать картинке слишком большое значение, но заметим, что и через нее, в самой гротескной форме просвечивает реальность, как подтвердит любой, кто знаком с литературой о полицейском насилии в Америке. Но и Америка здесь – просто произвольный пример. В том-то и дело, что, заведя полицию, вы создаете шансы на самое чудовищное развитие.

Но почему тогда с большей или меньшей эффективностью существуют, не разрушаясь, порядки насилия, осуществляемого именем права? Нормально не насилие как таковое, но ситуации, когда внятное насилие локализовано, и, если его зоны ограничены и четко очерчены, обычный человек может жить своей жизнью, редко соприкасаясь с чужим произволом и редко проникаясь сознанием своего бесправия. Так что если мы привыкли к определенному соотношению сил, если можем четко понимать, куда «не стоит соваться», то легко находим достаточно пространства для деятельности вне зон ожидаемого и откровенного произвола и бесправия.

Говоря в общем, есть некоторый уровень насилия и произвола, который одни из нас готовы признать нормальным, а другие хотели бы резко понизить. Полное искоренение их – утопия, а по поводу того, сколь радикальными должны быть усилия сопротивления, идут обычные споры консерваторов, реформистов и революционеров. Но вот это установим для начала: насилие и произвол по-своему нормальны и без них вообще-то социальной жизни не бывает. Столь же нормально и сопротивление им. Нормальное насилие понятно и локализовано, нормальное сопротивление направлено на понижение уровня насилия и уменьшение зон бесправия.

«Нормальность» здесь режет глаз, потому что мы привыкли отождествлять нормальное с хорошим. Конечно, если привязать норму к ценности, тогда идеальная нормальность будет так или иначе рассматриваться в соответствии с традиционными концепциями блага. Но социологическая нормальность – это усредненная правильность, ожидаемость событий повседневной жизни. Та нормальность, которая позволяет человеку вести относительно (в критериях среды и эпохи) достойную жизнь, обходя зоны опасности, пользуясь здравым смыслом, обыденной человеческая мудростью (то что греки называли «фронесис»). Без всяких ученых мы знаем, как всё устроено. Не показывай деньги в местах, где карманники, не ходи в дорогих украшениях по сомнительным районам, не ешь где попало и что попало, не смотри в упор на условного «мента». Это не дает стопроцентных гарантий, но точно повышает качество жизни. И, между прочим, это фронетическое поведение предполагает не просто подчинение, но благоразумную комбинацию подчинения и сопротивления.

Другой вопрос, что на этой фактичности останавливаться нельзя. Нельзя просто сказать «это нормально» и остановиться.