Когда-то давно, где-то в самом конце первого срока В.В. Путина, я работал заместителем главного редактора и главой отдела политики влиятельного еженедельного журнала «Эксперт». Журнал этот был, как уже сказано, влиятельным и глубоко прокремлевским. Писал я, разумеется, про глубину и величие замыслов президента РФ, про глупость (и даже гнусность) оппозиции, ну и совсем немного про козни западных врагов России. Ну и да, про ОМОН и митинги тоже писал. Писал вроде хорошо. Очень убедительно доказывал, что администрация президента не может нанимать фанатские группировки для избиения своих противников, что ФСБ не может травить никого полонием, а ОМОН очень гуманно поступает, когда разгоняет мирные демонстрации оппозиции – нехорошо дороги-то перекрывать, пробки и все такое. Мой непосредственный начальник (ныне глава СПЧ) был мной очень доволен, а статьи мои сам Сурков презентовал активистам движения «Наши» как образцовые.

Времена тогда были в сравнении с нынешними вегетарианские, то есть от пропутинских журналистов никаких особых подлостей не требовалось, да и непонятно было до конца чем дело обернется. Ко мне даже вполне сносно относились многие оппозиционные журналисты. В общем, я был доволен собой и работой.

Обыденность зла от Караваджо

Караваджо «Распятие Святого Петра» 1601 г.

И вот на новогодние каникулы 2008 года я поехал в Рим. Гулял по городу, смотрел картины, заходил в церкви. И оказался в Санта-Мария-дель-Пополо, там удивительной красоты и величественности фрески Пинтуриккьо, а еще там в самом углу, слева от алтаря капелла семьи Черази. И в ней две картины Караваджо: «Обращение Савла» и «Распятие св. Петра».

Сама капелла довольно темная, и чтобы хорошо увидеть картины, надо опустить евро и включить освещение. Я сделал это, насладился великими картинами, а потом, обойдя церковь еще раз, решил вернуться, но уже не платить деньги, а подождать, когда это сделают другие туристы. И вот я сижу на скамейке в первом ряду и жду, когда какие-то англичане догадаются, куда совать монету.

В итоге они догадались, и я увидел перед собой грязную пятку человека, деловито и сноровисто подлезающего под крест, к которому прибит апостол Петр. И выглядит апостол совсем ошарашенно… А потом очень ясно рассмотрел и других главных героев этой картины. Таких же деловитых и сноровистых тружеников, людей, делающих свою непростую работу.

Я и сейчас до конца не понимаю, как это делает Караваджо, но он создает предельно достоверный эффект присутствия. Причем становишся ты не зрителем, а буквально участником, одним из тех деловых тружеников, делающих свою повседневную работу – распинающих апостола. Наверное, дело все в свете, в том, как художник концентрирует его на этой самой пятке и как резко обрывает его и топит в темноте фона и фигур людей. Наверное. Но мне тогда было не до света и техники Караваджо. Меня пронзила простая и почти невыносимая мысль: это ведь про меня, это ведь прямо ко мне обращается Караваджо. Это ведь я, делая свою повседневную работу, распинаю апостола, и буквально творю зло.

Я вернулся из Рима и сообщил главному редактору, что больше не могу возглавлять отдел политики его славного издания. А через месяц и вовсе уволился.