инстаграм @egorberoev
«Дискриминация неминуемо наступит». Эти слова Дмитрия Пескова в отношении невакцинированной части населения станут символом сезона. За последние десятилетия мы переживаем наиболее активный процесс ценностной сегрегации общества на две группы. Одна из них прямо или косвенно описывается как «прогрессивная», «ответственная», вторая – как ретроградная, неосознанная, пещерно-отсталая.
Создается система привилегированного допуска к социальным сервисам для одних и ограничения – для других. Быстро перейти из одной страты в другую не получится – нужен как минимум 21 день. Первая доза вакцины делает человека лишь кандидатом в полноценные члены общества. Тон эксперимента, как обычно, задаёт Москва, укрепляя образ «специальной территории» внутри страны.
Подобное разделение происходило, может быть, в период острых политических баталий 90-х, когда стреляли по парламенту и «голосовали сердцем». Но с той поры власть гораздо чаще играло в национальную консолидацию, сплочение на фоне угроз. Образ «другого» было принято маргинализировать, превращать в «чужого». Нация должна была выглядеть в целом единой, сплоченной вокруг лидера.
Ставка на раскол – спонтанный импульс, когда у части вертикали сработал, от бессилия переломить ситуацию мягкими мерами, комплекс «прогрессора». Один из менеджеров прививочного процесса сравнил действия власти с насильственным бритьем бород у бояр в петровскую эпоху. «Я желаю преобразить светских козлов», – произнес тогда по этому поводу правитель. Впрочем, чтобы оставить бороду, можно было оплатить специальную пошлину.
Насколько эффективным окажется административное давление, к каким долгосрочным последствиям приведет? Сторонники политики принуждения доказывают, что европейские страны делают нечто похожее или ставят в пример Израиль, правительство которого действовало очень жестко и, как принято считать, эффективно справилось с эпидемией (последние заявления нового премьер-министра Израиля это опровергают).
Однако надо иметь в виду, что успех негативной мотивации зависит от доли населения, потенциально готовой к вакцинации, которая формирует базу для поддержки решительных мер. Если зона сопротивления оказывается слишком большой, для административного воздействия надо гораздо больше ресурса – политического, репутационного, материального. Существенно влияет и административная структура государства, уровень его культурной и социальной гомогенности. В США, например, негативные стимулы не были запущены. Власти пошли по пути позитивной мотивации, включая денежные выплаты вакцинированным. Но там возникла серьезная дифференциация в различных штатах и по партийному признаку (противников вакцинации среди республиканцев оказалась значительно больше). Поэтому опыт Израиля не слишком релевантен, а оценивать успехи Европы пока рано.
Социология показывает, что Россия вошла в число лидеров по негативному отношению к вакцинации. Зона устойчивого сопротивления – 37% населения, по отношению к 20% в США и 16% в Германии. Еще 20% – неопределившиеся, которые в нынешней ситуации также окажутся перед сложным выбором. Почему у нас этот уровень столь высок – вопрос отдельный, связанный с рядом ошибок в коммуникациях и с противоречивостью карантинной политики. Но справиться с такой долей сложно всеми способами – и путем уговора, и путем давления. Дискриминационные действия могут вызвать встречную консолидацию этой группы, возрастание ее субъектности и закрепление стереотипов сопротивления.
И на этой волне у антипрививочников появляется тактический ресурс поддержки: часть населения, которая не против вакцинации, но которой крайне несимпатичен характер репрессивных мер. Социологические данные по отношению к московским инициативам дают противоречивую картину. Примерно половина жителей регионов, по данным ВЦИОМ, поддерживают московские меры – столица для них стала источником эпидемических бед. А вот опросы, которые провели среди своей аудитории некоторые медиа (The Bell, телеграм-канал «Незыгарь») показывают, что среди интеллектуальной части общества, по определению более склонной к вакцинации, большинство – противники принудительных решений.
Этой группе несимпатичен, в первую очередь, характер решений Сергея Собянина, предполагающий жесткий механицизм управленческого действия, низкое внимание к его побочным последствиям, превращение социальной среды в пассивную глину. Возможно, Собянин был бы неплохим наркомом сталинского времени, но его соответствие стилистике крупного мегаполиса со множеством интересов и переплетений, далеко, с точки зрения этого «просвещенного» слоя, от идеального.
Таким образом, мы видим уже две линии социальной демаркации. Одна – между а) сторонниками и б) противниками вакцинации, вторая – в) между сторонниками и г) противниками принуждения. Оптимально для власти было бы постараться, чтобы группы б) и г) максимально совпали. Все коммуникационные усилия надо было бы направить на это сращивание. Однако этого не случилось, и, учитывая управленческое упрямство московской мэрии, вряд ли уже случится.
В отношении перспектив сложившегося раскола можно сделать несколько замечаний. Первое: федеральной власти некомфортна ситуация длительного общественного напряжения, особенно на фоне электоральной кампании. Скорее всего, обществу будет предложен некий компромиссный вариант в духе «страна у нас большая, люди разные, поэтому давайте не будем кроить все регионы по одним лекалам». Идеальная позиция для Владимира Путина, который, кстати, еще совсем недавно говорил об исключительной добровольности вакцинации.
Второе. Не вызывает сомнений, что жесткими мерами региональным властям удастся заметно поднять долю вакцинированных. Однако следует учитывать, что население страны хоть и отличается высокой социальной пассивностью, зато обладает колоссальным опытом адаптивности к новым инициативам власти и ускользания от наименее популярных их последствий. В таких случаях формируется альтернативный мир со своей экономикой, оборотом, кодами и паролями. А вот социальная травма в духе «заставили», «повели как овец» останется. И еще долго российский обыватель, сталкиваясь с какими-то неполадками со здоровьем, будет думать: «не “Спутник” ли тому виной?», вспоминая при этом с характерным лексиконом психоз лета 2021 года.