Умереть от смеха. Кто-нибудь помнит Лермонтова в «Рыбке по имени Ванда»?

Меня позвали выступить на филологическом семинаре «Сильные тексты». Темой было стихотворение Лермонтова «Молитва» в фильме «Рыбка по имени Ванда». «В минуту жизни трудную теснится ль в сердце грусть: одну молитву чудную твержу я наизусть…» Вот это вот все. Первой моей реакцией было: «А что, в этом кино правда читают это стихотворение? Кто?» Я не мог вспомнить.

Лермонтов без трусов

Я несколько дней приставал к родным и знакомым с вопросом: «Слушай, а ты помнишь «Рыбку Ванду»?» Все отвечали: «Конечно, помню!» Половина вспоминала раздавленных собачек. Кто-то даже вспомнил съеденную рыбку. «А Лермонтова помнишь?» — не унимался я. «Ты помнишь, что он там читает Лермонтова?» «Какого еще Лермонтова?» — спрашивали меня.

Лермонтова читает главный герой фильма, британский адвокат Арчи Лич. Читает и при этом раздевается догола. Снимает с себя один предмет одежды за другим. Читает по-русски, но с таким ужасным акцентом, что понять ничего не возможно. Когда он снимает с себя трусы, то изящным жестом набрасывает их себе на лоб и на глаза. С трусами на глазах, ничего не видя, поворачивается вокруг своей оси, энергично, с наслаждением, выбрасывает вперед руки и отчетливо произносит два раза: «Легко, легко»!

В этот момент в комнату заходит семь человек. Это большая семья: папа, мама, их сын лет тринадцати, еще двое детей, прелестные мальчик и девочка лет пяти-шести и молодая нянька с младенцем на руках. Семья замирает на пороге — и одновременно трусы спадают с глаз Арчи. Немая сцена. Камера переходит с Арчи, которого показывают выше пояса, на прелестных мальчика и девочку, которые восхищенно смотрят на то, что у него ниже пояса. Потом камера снова переходит на Арчи. Тот хватает со стола какую-то женскую фотографию в рамке и прикрывает то, на что смотрят дети. Из портретной рамки на нас смотрит та же самая женщина, которая сейчас стоит напротив Арчи и смотрит на него. Это мать семейства. И это ее фотография.

⤢

Кадр из фильма «Рыбка по имени Ванда»

И эту сцену я, конечно, помнил. Как ее можно забыть? Наверное, это вообще самая смешная сцена из всех виденных мною в кино. Но Лермонтова я в ней, кажется, из-за чудовищного акцента даже и не опознал.

С этой сценой связана такая история. Согласно сценарию Джона Клиза, который заодно и исполнял роль Арчи, раздеваться в ней должна была главная героиня, Ванда. Но Джейми Ли Кёртис, игравшая Ванду, сказала Клизу примерно следующее: «Знаешь, Джон, я уже много раз раздевалась под камеру и, честно говоря, мне это надоело. Мне вообще кажется, что когда красивая женщина вроде меня раздевается в кино, а ты, наверное, в курсе, что я без одежды выгляжу офигенно, так вот, когда красивая женщина раздевается в кино, это всегда только отвлекает зрителей. Они перестают смотреть фильм и смотрят уже только на женщину. А если это комедия, то они забывают смеяться. А давай-ка, Джон, в этот раз лучше ты сам разденешься!»

Так они и решили. Почему-то мужской стриптиз меня всегда ужасно смешил. Может быть, в этом проявляется мой мужской шовинизм, не знаю. А уж в самом начале 90-х, когда я впервые посмотрел «Рыбку по имени Ванда», это еще и казалось ужасно оригинальным. Пройдет еще несколько лет, и на экраны с огромным успехом выйдет другая английская комедия — про безработных английских горняков, которые от безнадеги организовали группу мужского стриптиза. Она называлась Full Monty, что на русский перевели, кажется, как «Полный голяк» (официально картина выходила как «Мужской стриптиз» — Republic). Второе слово этого названия напоминает о великой комической группе Monty Python, одним из основателей которой был Джон Клиз.

Каток и заика

В 1983 году он встретился на каком-то южнофранцузском курорте с Чарльзом Крайтоном, режиссером комедий, популярных в 1950-е и 60-е годы. Крайтону было уже за 70 и он давно не снимал. Тем не менее Клиз очень его ценил и хотел обменяться с ним идеями для постановки совместного фильма. Идей было две. Одна у Клиза, другая у Крайтона. Клиз хотел снять фильм про человека, который знает очень важную информацию, но ее из него невозможно вытянуть никакими способами, потому что этот человек очень сильно заикается. А Крайтон хотел кино про человека, которого раздавили асфальтовым катком.

В итоге эти две продуктивные идеи привели к тому, что Клиз на нескольку лет засел за написание сценария. Сюжет был вполне типический: ограбление банка, пропавшие бриллианты и роскошная женщина, которая с невероятной ловкостью манипулирует всеми остальными героями-мужчинами. К съемкам Клиз с Крайтоном привлекли двух американских звезд — Кевина Кляйна и Джейми Ли Кёртис, а также постоянного партнера Клиза в монтипайтоновских скетчах Майкла Палина. В роли адвоката Арчи Лича (имя не случайно, Арчибальд Лич — подлинное имя обожаемого Клизом Кэри Гранта) Клиз снялся сам.

Фильм вышел в 1988 году и сразу прогремел. В своей речи на вручении приза Британской киноакадемии за лучшую мужскую роль Клиз поблагодарил Крайтона, Кёртис, Кляйна и Пэйлина, а также Элеонору Рузвельт, Сёрена Кьеркегора, духовую секцию Лондонского симфонического оркестра, Королевское общество защиты птиц, Святого Франциска Ассизского, Дайану Росс и группу Supremes, Мать Терезу, Герба Альперта, Германа Геринга, рекламный отдел Turkish Airways, Неизвестного солдата и «наконец, но, конечно, не в последнюю очередь, Господа Бога».

Выход «Рыбки Ванды» оказался связан с вполне трагическим событием. Датский врач «ухо-горло-нос» Оле Бенсен умер от смеха прямо в кинотеатре. Один из свидетелей смерти Бенсена, его ассистент Эйнер Рандел, сообщил датскому журнала «Медицина сегодня» буквально следующее: «Я был в ужасе, когда услышал, как он смеялся. А потом он — раз — и умер». Вот ведь совсем не смешно. А смешно.

Кстати, эта печальная история очень много говорит нам о природе комического. Комическое — это почти всегда в некотором роде guilty pleasure, удовольствие с примесью чувства вины, смех, возникающий отчасти за счет персонажа, которому, по идее, должно быть очень плохо. Возможно, именно поэтому смешных комедий давно уже не снимают. Новая этика не позволяет.

Новая этика много чего не позволяет. Она, например, очень не любит, когда смеются над чьими-то физическими ограничениями. А заика Кен (продуктивная идея Клиза в исполнении Палина) совершенно уморителен.

Новая этика очень трепетно относится к животным. А в этом фильме трагически гибнут одна за другой сразу три собачки. Гибнут от руки любителя и защитника животных Кена. И каждая следующая собачья смерть смешнее предыдущей. А то, как идиот Отто в исполнении Кевина Кляйна поедает живых аквариумных рыбок, включая ту, в честь которой назван фильм, это — это просто вообще! А при этом он еще и пытает связанного Кена при помощи чипсов, кетчупа и груши!

«Дон Педро был такой мужчина!»

Ну, да ладно, Бог с ней, с новой этикой. Вернемся к той сцене, в которой Клиз читает Лермонтова. Что же там происходит? Ванда и Арчи испытывают друг к другу самые пламенные чувства. Возможно, что Ванда их симулирует, но этого мы все равно так до конца и не узнаем. Несколько раз они остаются наедине друг с другом, но каждый раз случается какое-нибудь ужасное событие, которое не дает им довести эти чувства до логического завершения. Это как в бунюэлевском «Скромном обаянии буржуазии». Только там героям никак не удается пообедать.

И вот наши герои одни в роскошном лофте приятеля Арчи, который куда-то уехал. Сейчас это наконец должно произойти. Но вот беда. Ванда — американка. А как мы с вами знаем, все американки фригидны. Обычно их могут возбудить только деньги. Впрочем, Ванда еще возбуждается, когда ее сексуальный партнер говорит что-нибудь на иностранном языке. Поэтому она просит Арчи говорить что-нибудь по-итальянски, пока он раздевается. Арчи начинает с итальянского, а потом переходит на русский, потому что русский круче, в чем мы не можем с ним не согласиться.

И вот он, раздеваясь, начинает читать «Молитву» Лермонтова:

В минуту жизни трудную,

Теснится ль в сердце грусть,

Одну молитву чудную

Твержу я наизусть.

Есть сила благодатная

В созвучьи слов живых,

И дышит непонятная,

Святая прелесть в них.

С души как бремя скатится,

Сомненье далеко -

И верится, и плачется,

И так легко, легко…

Почему, собственно, именно это стихотворение? Ну, возможно, Арчи другого просто не знал. Нет, давайте мы с вами поставим вопрос по-другому. Почему создатели фильма заставили Арчи читать именно это стихотворение? По утверждению не знающего русского языка Клиза, он понятия не имел, что он читает. Просто как попугай воспроизводил какие-то звуки. В его сценарии этого стихотворения тоже нет. Но кто же тогда вставил его в самый последний момент? Может быть, Крайтон? Впрочем, не важно. Пусть Лермонтов попал в этот фильм случайно.

Важно то, что когда одно выдающееся произведение накладывается на другое, как в нашем случае Лермонтов на «Рыбку Ванду», часто возникают удивительные и непредсказуемые интерференции. Вот, например, великий русский композитор Михаил Глинка написал на слова «Молитвы» романс. И посвятил его дону Педро. Да-да, своему другу и секретарю дону Педро Фернандес Неласко Сендино, с которым он познакомился во время путешествия в Испанию. В «Записках Глинки» читаем: «в отсутствие Pedro, оставшись один в сумерки, я почувствовал такую глубокую тоску, что, рыдая, молился умственно и выимпровизировал «Молитву» без слов для фортепиано, которую посвятил Дон Педро. К этой молитве подошли слова Лермонтова «В минуту жизни трудную».

Не знаю, как у вас, а в моей голове сразу начинает звучать бессмертный мем из одной из главных отечественных комедий «Здравствуйте, я ваша тетя!»: «Дон Педро был такой мужчина…» Так великая англо-американская комедия вдруг подмигивает великой русской комедии, снятой по английской пьесе.

⤢

Кадр из фильма «Рыбка по имени Ванда»

Возможно, что кто-то из членов съемочной группы когда-нибудь слышал романс Глинки. Он очень известен. А, может быть, дело совсем в другом. Возможно, дело всего-навсего в двух последних словах. Вернее, в одном слове, повторяющемся дважды: «легко, легко». Уж значение этого-то слова они наверняка должны были знать.

«Ванда, — говорит Арчи. — Ты хоть представляешь себе, каково это — быть англичанином? Быть все время таким правильным? Быть таким подавленным этим страхом сделать что-то не то? Сказать кому-то: «Вы женаты?» и услышать: «Моя жена ушла от меня сегодня»? Или спросить: «У тебя есть дети?» и услышать, что все они сгорели… сгорели в эту среду? Понимаешь, Ванда, мы все боимся неловкости. Поэтому мы такие… мертвые. Большинство моих друзей мертвецы. Ужинаю с кучей трупов».

И вот в сцене с раздеванием этот закомплексованный, застегнутый на все пуговицы, сексуально репрессированный англичанин от всего этого освобождается. С каждым сброшенным предметом одежды ему становится все легче. Легче, еще легче, совсем легко. И в этот самый момент он попадает в самую неловкую в своей жизни ситуацию. Господи, как это смешно! Хорошие все-таки были времена!

Скажи легко!

Оказалось, что на семинаре «Сильные тексты», на который меня позвали выступить, вместе со мной должен был выступить также музыкант Алексей Паперный. Удивительно. Ведь это клип на его песню «Скажи легко» я непрерывно крутил несколько недель подряд лет десять назад. И тут сразу вспомнил:

Скажи легко и жить легко

И видно небо далеко

Сидим себе на облаках

Как у кого-то на руках

Какая классная песня! И какая замечательная комедия «Рыбка по имени Ванда»! Кстати, в первой версии фильма последнее лермонтовское четверостишие прозвучало еще один раз в финале, когда Арчи и Ванда сидят вместе с украденными бриллиантами в самолете, отлетающем в Бразилию. В Бразилию, «где много диких обезьян».

Перед тем, как поцеловать Ванду, Арчи произносит:

С души как бремя скатится,

Сомненье далеко -

И верится, и плачется,

И так легко, легко…

Это чтобы она возбудилась.

Но потом эту сцену пересняли. Вместо нею между героями происходит такой вот диалог:

Арчи: Gorbachov. Glasnost. Molotov.

Ванда: Blinis.

Арчи: Uh… Lenin. Pushkin.

Ванда: Chicken Kiev.

Арчи: Good. Dostoyevsky.

Ванда: Rouble.

Последнее слово все-таки «рубль».

Если мне не изменяет память, я впервые услышал об этом фильме в 1989 году. Еще живой Довлатов вдохновенно пересказывал его содержание в своей передаче на «Голосе Америки». А, может, это был и не Довлатов, а кто-то другой. Но я навсегда запомнил: «Горбачев, гласность, котлеты по-киевски, Достоевский, рубль».

Благословенный 1989 год. В журналах печатают запрещенные книжки. По телевизору показывают программу «Взгляд». Уже чуть-чуть приоткрылись границы. Нас всех ожидает прекрасная новая эпоха. Скажи легко!

Неприличное кино. «Осенний марафон» Георгия Данелия и «Стыд» Стива Маккуина

Джеймс Бонд по-гайдаевски. «Казино Рояль» 1967 года — веселое время умирать

Сердце Эммануэль. Софт-порно молодости нашей