Москва летом 2023 года
Konstantin Kokoshkin / Global Look Press
Репрессивная государственная машина в короткие сроки после начала войны с Украиной смогла подавить попытки российского общества самоорганизоваться в антивоенные движения. Независимые СМИ в России были разгромлены, политики и активисты арестованы или выдавлены из страны. Тем временем к Москве предъявляют больше всего претензий как со стороны политических эмигрантов, так и жителей российских регионов — за то, что она продолжает жить в «своем отдельном мире», не замечает войны и ведет праздный образ жизни. Republic поговорил с не поддерживающими войну москвичами о том, как изменилась жизнь в российской столице, что происходит со столичным обществом и почему оно боится репрессий больше, чем беспилотников и ракет.
«У них, у чекистов, всегда такая манера — они начинают издалека»
Марина (имя изменено), 56 лет
Из-за своей антивоенной позиции, которую я не скрывала, я потеряла работу. Я работала в крупнейшем медицинском и научном центре федерального значения в Москве, я называть его не буду, но по описанию можно догадаться, о чем речь.
Центр состоит из пяти научных институтов, три из них — клинические, где лечат пациентов, и два занимаются фундаментальной наукой. Это гигантский отряд ученых, там сосредоточена практически вся российская онкологическая наука. И там есть отдел эфэсбэшников. Они функционируют в любом научном учреждении, как было и в советское время. В любом учреждении, где идут какие-то научные разработки, задача ФСБ — следить за учеными, чтобы те не сливали свои разработки на Запад. Еще они обязаны приглядывать за всеми остальными сотрудниками, такими, как я.
В общем, еще до войны, году в 2021-м, ко мне на рабочее место пришел дяденька с папочкой и сел напротив меня. У них, у чекистов, всегда такая манера — они начинают издалека. Зашел, в окно посмотрел: сегодня, говорит, с утра хмуро, у вас тут что-то темновато, что-то с освещением, зрение можно испортить. Такая метода, хотят так контакт установить.
Я сначала подумала, это какой-то «безопасник» к руководителю нашего отдела. Но он к делу: «А давайте поговорим о вашем фейсбуке*». А я там открыто критиковала Путина и его режим. В общем, долго мы беседовали. В итоге я пообещала, что если они не выгонят меня с работы, я заткнусь и не буду называть Путина «хуйлом» и всякими плохими словами, не буду писать про Навального. Кстати, этот чекист, уходя, сказал мне: «А знаете, я с вами во многом согласен». Потом узнала, что он уволился.
Москва летом 2023 года
Konstantin Kokoshkin / Global Look Press
На некоторое время я замолчала, и про меня, казалось, забыли. Но началась война. Я ходила черного цвета, держалась за стены, когда читала, как женщины и дети укрывались в театре в Мариуполе. До сих пор никто не знает, сколько же там народу было. Может быть, их всех залили бетоном. И я стала писать посты об этом.
Это было накануне 8 марта, самые первые страшные дни войны. На работе мужчины подарили подарок, принесли тортик и с шампанским, а у меня ужасающее совершенно состояние. Один другому говорит: «Я айфон так и не успел купить», второй говорит: «Ничего, скоро все кончится». И я им говорю: «Не кончится». Все были неприятно удивлены, что-то кто-то открыл рот, ведь все они были настроены оптимистично, их волновали только обывательские вещи, из-за войны айфон ушел.
Начальница отдела меня одернула, говорит: «Ну что же вы, весна, все расцветает». Давайте, мол, думать о хорошем, солнышко припекает. Да, говорю, солнышко активно, на полях Украины много трупов, а российские военные почему-то не забирают своих «двухсотых». Воцарилась тягостная пауза, потом коллеги как-то пытались разрядить ситуацию.
