Красноармейцы атакуют занятые японцами высоты возле озера, август 1938 года
Фото: Wikipedia / В.А. Тёмин
Озеро Хасан и река Халхин-Гол — две особые точки на географической карте. Без подсказок их отыщет не каждый россиянин, но почти все что-то да слышали об этих местах. Целым поколениям жителей СССР озеро с рекой напоминали, что Вторая мировая могла бы сложиться для страны ещё трагичнее — открой Япония на Дальнем Востоке дополнительный фронт. Принято считать, что как раз победы в локальных столкновениях 1938–1939 годов позволили Советскому Союзу не допустить такой ситуации.
Поэтому в современной России о Хасане и Халхин-Голе если и вспоминают, то сугубо в советском духе, с использованием характерных оборотов: японские милитаристы всё спланировали заранее, но мы посрамили самураев, не пустили врага на свою священную землю. За кадром остаётся очень многое, даже если брать один двухнедельный Хасанский конфликт, без четырёхмесячных боёв на Халхин-Голе.
Раз для СССР полузабытые бои на восточной окраине носили исключительно справедливый характер, то зачем НКВД пошёл на приграничную провокацию аккурат перед началом столкновений? Как так вышло, что чекистский же начальник Генрих Люшков добровольно перешёл к врагу в те же дни? Наконец, почему армейское командование пробовало всеми силами уладить дело без оружия, а после номинальной победы — подверглось очередным чисткам? Четырнадцать дней боёв у реки с говорящим названием Туманная до сих пор скрывают немало тайн.
Товарищ Сталин слышит всё
9 ноября 1938 года. Москва, тюрьма Лефортово. Стояла глубокая ночь, но один из кабинетов печально известного учреждения, по факту — пыточную, заливал яркий электрический свет. Где-то за стеной ревела аэродинамическая труба ЦАГИ: шум от неё глушил крики допрашиваемых.
Просторное помещение мерял широкими шагами следователь. Высоченный красавец носил щегольски приталенную гимнастёрку, подобранную отороченным серебром ремешком. Он был не весел: очередной «враг народа» попался чересчур упрямым. Чересчур упрямым и притом слишком важным — не зря за его допросом приехал наблюдать лично Лаврентий Берия.
Сотрудники НКВД на Урале, 1930-е годы
Фото: Wikipedia
Грозный начальник уже привычно сидел в углу кабинета. С хмурым видом он то и дело поправлял пенсне. Рядом каждый бериевский взгляд подобострастно ловил начальник тюрьмы. Берия всё ещё занимал пост «лишь» замнаркома, но среди чекистов никто не сомневался, что новый карьерный прыжок выходца с Кавказа — дело нескольких дней. Даже номинальный шеф НКВД Николай Ежов уже почти не ходил на работу. Тихо спивался дома в ожидании неизбежного падения.
Но чтобы доказать товарищу Сталину свою ценность, Берия нуждался в трофее — том самом упрямце, с которым и работал красавец в щегольской гимнастёрке. Требовались его классические для НКВД признания во всех «уклонах» вкупе с работой на разные иностранные разведки. Только помогать чекистам арестант не спешил. Всё-таки не какой-нибудь инженер, лингвист или хотя бы старый большевик.
Бессонными ночами ноября 1938-го люди Берии на износ допрашивали маршала Василия Блюхера — живую легенду РККА, героя Перекопа и Волочаевки.
Допрос, как и раньше, плавно перетёк в избиение. Богатырь с серебряным ремешком и четверо его помощников сбились с ног, работая резиновыми дубинками. Периодически на помощь приходил начальник тюрьмы, неумело влепляя жертве оплеухи. Переживший пару недель подобного Блюхер и так уже имел вид, будто его переехал танк — как выразилась бывшая жена маршала, побывав с ним на очной ставке.
Последовал очередной удар страшный дубинкой в лицо. У военного вытек выбитый глаз, точно сырое яйцо. Инстинктивно Блюхер поймал его окровавленными руками — будто потерянный орган ещё можно было поставить обратно. Теряющий сознание мужчина уцелевшим глазом уцепился за единственную, как ему казалось, светлую деталь в пыточной — потрет Иосифа Сталина. Как потом утверждал начальник тюрьмы, маршал прохрипел:
— Ста-лииин… Видишь ли ты, слышишь ли ты?
От этого воззвания оторопели все чекисты. Избиение на несколько мгновений прекратилось. Духа не потерял один Берия:
— Видит-видит, слышит-слышит.
Кивком головы Лаврентий Павлович приказал своим людям вернуться к работе. В ту же ночь бездыханного Блюхера доставили в амбулаторию НКВД на Лубянке. Врачи почти сразу констатировали смерть.
На следующий день тело военачальника кремировали, а весной 1939-го его всё-таки приговорили посмертно — к смертной казни за шпионаж в пользу Японии. Рассказ о последних минутах из жизни некогда героического маршала сохранил тот самый подобострастный начальник тюрьмы. Спустя несколько месяцев командир обнаружил себя участником «заговора» в стенах Лефортово и переехал в сибирские лагеря. Там он рассказал об увиденном товарищу, некому Ионе Брауну. А уже тот впоследствии письменно зафиксировал услышанное.
Василий Блюхер (слева) на карте Маньчжурии, Монголии и юга советского Дальнего Востока
Фото: Wikipedia
Последней военной победой Блюхера оказались бои у озера Хасан против той самой Японии, на которую он якобы шпионил — за три месяца до собственной гибели на допросе. В СССР и при Сталине, и при его преемниках дальневосточный конфликт 1938 года почитали как важный триумф Красной армии. Как так вышло, что его автора ждала столь бесславная смерть?
Черчу границы как хуньчу
Озеро Хасан не совсем легко найти на географической карте Азии, но сравнительно просто — на политической. Водоём площадью меньше 2,5 км2 лежит на самой юго-восточной кромке России, у границ с КНР и КНДР.
Созвучие топонима с распространённым мусульманским именем — чистая случайность. «Хасан» в данном случае — это искажённое китайское «хайшань», «море гор».
Правда, в 1930-х годах этот участок на атласах выглядел несколько по-иному. Само озеро, разумеется, относилось к Советскому Союзу. Но к югу и юго-западу от него лежали не суверенные государства. Тогда ещё единая Корея входила в состав Японии, а северо-восток Китая, Маньчжоу-го, с 1932 года носил статус номинально суверенной монархии — под жёстким контролем всё того же Токио. Так что с юго-востока СССР де-факто граничил с империей Восходящего Солнца.
«Вместе с Японией Маньчжоу-го строит государство расовой гармонии, обеспечивая разным людям счастье и гармонию». Пропагандистский плакат марионеточного государства на английском языке, 1940-е. На фото — собственно маньчжуры, китайцы, японцы, монголы, русские и представители других этносов
Wikipedia / Japanese government
Амбициозные соседи создавали в регионе болезненное для Москвы напряжение. Через своих марионеток Япония постоянно напоминала о злокозненности русского империализма, проявившем себя при проведении государственных границ. Ведь в XIX веке Российская империя per ius fortis действительно навязала дряхлому цинскому Китаю невыгодные для визави начертания рубежей по Пекинскому и Хуньчуньскому соглашениям 1860 и 1885 годов.
Местами границы провели вопреки международным обычаям: не по руслам рек, а по их китайскому берегу. Где-то Санкт-Петербург даже не провёл полноценной демаркации, осознавая, что тогдашний Пекин не в силах претендовать на что-либо в спорных ситуациях. Именно так и вышло с будущей границей СССР, Корейского протектората и Маньчжоу-го возле озера Хасан и реки Туманной.
В ХХ веке существовало одновременно три варианта начертания рубежей в этой части Дальнего Востока.
Со стороны дискуссия выглядела абсурдной. В «серую зону» не попадали крупные поселения или залежи полезных ископаемых. По сути, Советы и японцы оспаривали несколько приграничных сопок, из которых выделялись Заозёрная (Чжангуфэн) и Безымянная (Шацао). Номинально их контролировал СССР: не оборудуя там своих постов, но и не пуская туда маньчжуров. А те при поддержке японских союзников регулярно заявляли о своих исключительных правах на обе высоты.
Варианты проведения советско-маньчжурской границы у озера Хасан (посередине). Японцы выступали за варианты «В» или «С», большевики — за «А»
Карта: samlib.ru / Саенко А.П.
В советско-российской традиции претензии оппонентов до сих пор трактуют в агрессивном ключе. Якобы японцы, заполучив Заозёрную с Безымянной, могли чуть ли не держать Владивосток в кармане и планировать дальнейшую экспансию вглубь Приморья. На деле расстояние до Владивостока от обеих сопок (около 130 км по прямой) в три-четыре раза превышало дальность даже лучшей артиллерии Интербеллума и Второй мировой.
Вся же окрестная советская территория представляла сплошь пересечённую местность без нормальных дорог, едва ли пригодную для наступления. А вот север Маньчжоу-го мог похвастать куда более развитой транспортной инфраструктурой. Так что страх японцев перед вторжением с севера (и тяга «закрыться» от соседа сопками) выглядел более обоснованным, чем советские фобии.
